Искушение

Бывает всякое. Бывает

Душа от нежности сгорает —

Так женщина тебе мила,

И ты ей мил, и ветер с юга

Вам обещает два крыла:

Живите, радуйте друг друга.

Но пролетает год, другой.

И та, которая любила,

Которая в любви с тобой

Успокоенье находила,

Уже от страсти не дрожит,

Не тянется к тебе щекою.

К стене лицом, к тебе спиною

По вечерам она лежит.

К ней прикоснешься — обозлится:

“Не щекочи...” Уже ложиться

К жене в постель желанья нет.

А ведь прошло немного лет

Со дня случайного знакомства.

Растет сынишка, а душа,

Уставшая от вероломства

Пустячных ссор, как в море остров,

Сквозь шум прибоя не слышна.

Бывает всякое. Бывает

Душа от нежности сгорает.

Не уследишь — перегорит.

Любовь, что вас объединяет,

Однажды вас разъединит.

Чужая женщина, случайно

Поднимет влажные глаза,

И упадет занозой тайна

В живую душу. На вокзал

Судьбы приеду одинокий,

Куплю билет. И вновь дорога

Меня, как в детстве, позовет

В последний, может быть, полет.

—Ну что ж, прощай, — скажу супруге.

—Расти сынишку. Друг о друге

Нам не заботиться уже.

Прощай, нам было тесно в круге

Супружества. Ты гимны вьюге

Слагала, лежа в неглиже.

Мы прошлым прокляты. Объятья

Твоих мужчин проступят в пятнах

На одеянии твоем.

И как бы ни было вдвоем

Нам хорошо, души не хватит,

Чтоб устоять перед огнем.

А тут упреки бытовые:

То съел не то, то сел не так,

Тайком обламывают крылья,

Как свора бешеных собак.

Прощай, душа покоя просит.

Сухие листья ветер носит

По темным просекам судьбы.

Прощай. Не задавай вопросов.

Мы дури собственной рабы.

Когда живое увлеченье

Жизнь преподносит нам, значенье

Его легко обосновать:

Зачем тогда нужна кровать?

Когда красавица охотно

Тебя к себе зовет, не жди

Пока закончится работа,

Бросай работу и иди.

Пока в ее созревшем теле

Желанья не перегорели,

Пока изводит маета,

Та, что пониже живота.

Тащи в постель ее, помалу,

Чтоб, ни дай бог, не впасть в опалу

Чулки сними с нее, штаны,

Подол повыше подними,

Прижмись плотнее, чтоб согреться,

Будто случайно, кончик перца

В ладонь ей сунь, она сожмет,

И будь уверен, в оборот

Его возьмет, да так что сердце,

Как колокольчик, запоет.

Однажды мать двоих детей,

Жена начальника отдела

Ко мне в автобусе подсела,

И мы разговорились с ней.

Она о муже говорила:

Он перспективный инженер,

Она же в партию вступила,

Чтоб показать ему пример,

И в люди вывести. Тошнило

Меня от слов ее, поверь.

А баба с виду полновата,

Задаста, сиськами богата,

Но не бесформенна, о, нет!

Ей было двадцать девять лет.

Она мне сразу приглянулась,

С такою бабой переспать —

Мужчине можно лишь мечтать.

Но я, конечно, сделал дурость —

Не стал бабенку провожать.

Спешил к жене, чтоб не кричала,

Писать поэму не мешала.

Жена была довольна мной:

Я прибыл вовремя домой.

А вот поэма не писалась,

Как ни старался — распадалась.

Одна мозги сверлила мысль —

Сейчас бы с нею мы неслись

В шальном галопе. Не писалось

И не спалось. Душа металась.

Жена решила вдохновить

Разделась, рядом повертелась,

Пришлось свой орган разбудить

И засадить, коль захотелось.

Потом, на следующий день,

Когда мне думать было лень

О той автобусной беседе,

Она мне позвонила: — Где бы? —

Сказала, — встретиться?

— Ну что ж,

Жди возле почты, если хошь?

Не знаю, чем я приглянулся

Такой роскошной бабе, чувство

Ее влекло ко мне, или

Услады с мужем не нашли?

Она меня в свой дом втащила.

Была пустой ее квартира.

— Мы переехали вчера, —

Она сказала мне, — дыра,

Но все ж трехкомнатная. Боже!

Пока сооружала ложе

И раздевалась, я потел.

Не верил, что случиться может

То, чего здорово хотел.

Она разделась без стесненья,

Легла, раздвинула колени

И говорит: — Кого ты ждешь?

А у меня по телу дрожь.

Я снял рубаху, расстегнул

Замок и вдруг звонок в передней:

— Неужто муж после обеда

Домой с работы заглянул?

Так думал я, дрожа всем телом,

И одеваясь наспех, но

Она была довольно смелой.

— Теперь, — сказала, — все равно.

Иди-ка в комнату другую,

Тебя закрою на замок.

Халат набросила, вздохнула,

И затянула поясок.

Я оказался в комнатенке

Довольно тесной. На полу

Стоял баул, матрац в сторонке

Лежал за зеркалом в углу.

—Видать, хозяйка сексуальна, —

Подумал я. — Такая спальня —

Находка для ночных утех...

Подумав так, услышал смех.

Смеялся муж ее: Наташа,

Я на минутку. Речь забыл.

Собрание в отделе нашем

Я чуть было не завалил.

Но, чтоб такое не случилось,

Начальник цеха сделал милость —

Свою машину напрокат

Доверил мне. Я очень рад,

Что ты пораньше отпросилась

С работы... — Витя, погоди,

Тебе ведь некогда... иди....

— Еще успею, я ведь, Ната,

Вернусь сегодня поздновато.

О, ты раздета, боже мой,

Халат свой сбрасывай долой...

Я слышал шепот, поцелуи,

Его дыханье, всхлип ее,

Она стонала в схватке бурной,

И той же отзывалось бурей

Воображение мое.

Вдруг захотелось приложиться

К замочной скважине. Кружится

С тех пор, как вспомню, голова.

Не просто подыскать слова,

Чтоб описать все, что увидел.

Бог ее мужа не обидел.

Огромный штык его блестел,

С женой он делал что хотел.

Вот повернул на четвереньки,

Губами к заднице припал.

— Моя? — спросил.

— Твоя навеки.

Потом ее поставил к стенке

И сзади член в нее толкал.

“Все титьки вымажет в известке, —

Подумал я, — мужик не броский,

Но в этом деле не дурак.

Не каждый смертный может так.

И так и этак, больше часа

Тянулась эта карусель.

Меня трясло, казалось, трясся

Весь дом. И, наконец, в постель,

Сплетясь в объятьях, опустились...

— Найди доклад мне, сделай милость? —

Он попросил жену. Склонилась

Она над письменным столом,

И так стояла, в чем родилась.

Он в ванной напевал “бим—бом”.

Потом ушел. Замок английский

Об этом, щелкнув, сообщил.

Она сказала мне: — Всю писку

Своей ездой разворошил.

Но я сейчас ее подмою,

Если не брезгаешь, ложись.

Мне очень хочется с тобою

Проделать это. наша жизнь

Скучна. Ты не суди так строго.

Конечно, я не недотрога,

Но и не блядь. ложись в постель,

А я сейчас чуток подмоюсь

И тоже рядышком пристроюсь,

В хмельную брошусь колыбель.

Я, правда, не рискнул раздеться:

А вдруг заявится опять?

Когда же с влажным полотенцем

Явилась, не заставил ждать.

В одно мгновенье все слетело —

Штаны, рубаха и трусы.

Я погрузился в ее тело,

И разрядил заряд свой смело,

При этом глядя на часы,

Знал, в схватке по второму разу

Не разряжу орудье сразу,

Что удовольствие на час

Сегодня ожидает нас.

И верно, член стоял что надо —

Задень рукою — зазвенит.

Не каждая такую радость

Мужчине может подарить.

Меня трясло от вожделенья.

Я целовал ее колени,

И, подражая мужу, — зад.

Я сзади разрядил заряд,

И вновь ударился в работу.

Она бессильна была что-то

Сказать или же подмахнуть.

А я губами ее грудь

Ловил, и вслушивался в шепот.

— Ты прижимай покрепче попу.

И, если можешь, поцелуй

Меня туда, я обожаю...

Не без улыбки вспоминаю

Я эту схватку, понимая,

Что баба с жопою такой

Не может изменять впервой.

Я оказался прав. Однажды

Она призналась мне: — Я жажду

Мужчину более всего

После супруга своего.

Пусть посидит, понаблюдает,

Пусть в его теле кровь взыграет,

А уж потом ударит гром

И мы окажемся вдвоем.

Когда душа покоя просит,

А разум говорит душе:

Когда с женой сношаться бросишь,

Она найдет, кто палку бросит

Ей здесь, на пятом этаже.

Голубка, что сидит под юбкой

Вспорхнет, и хоть кричи, хоть вой —

Она найдет того, кто губки

Раздвинет жадной булавой.

А потому не соглашайся

С ее желанием поспать,

В нее почаще погружайся,

Не то рогатым можешь стать.

Я помню, как жену вторую

Толкал на блядство: — Не ревную, —

Ей говорил, — ступай найди,

И член его в себя введи.

Пусть он пожарче пролопатит,

Пока сама не скажешь — хватит,

Потом расскажешь мне о том,

И мы в супружеской кровати

С тобою сцепимся в объятьях

И мир в объятиях найдем.

Она, конечно, возражала.

— Ты хочешь, чтоб я блядью стала,

И ты меня коленом в зад,

Ступай, мол, к ебарю назад.

Такое быть могло, не скрою.

Но мира не было с женою,

Она ревнивая была,

Она покою не давала,

Все ревновала, ревновала,

Хотя сношалась до отвала,

Бывало, ночи не спала.

Раз пять своим огромным задом

Расшевелит мой спящий член,

Потом зажмет между колен,

И так подбрасывает... падал

Не раз с кровати. Вот как надо

Брать мужика в любовный плен.

Наталья — милая соседка —

Вела историю в восьмом.

Довольно статная брюнетка

С немного большеватым ртом.

Глаза — желтее абрикоса.

Но зад и ножки хороши.

Породистую эту лошадь

Я бы объездил от души, —

Не раз мечтал, вослед ей глядя.

Хотя прекрасно понимал,

Не наслажусь роскошным задом,

Как бы того не пожелал.

Муж был моложе лет на десять,

К тому ж ученый, не повеса.

Лицом и телом не дурен,

И, думаю, что не от спеси,

Соседей сторонился он.

Ходил он, нас не замечая,

О чем-то собственном мечтая.

Когда скажу ему: “Привет!” —

Он даже не кивнет в ответ.

Соседка головой качала:

Зазнался, мол, ученый муж.

Ну, а Наталья утверждала,

Что он умен и добр к тому ж.

Возможно так оно и было.

Я был уверен, что она

Супруга своего любила,

И что была ему верна.

Я жил, не зарясь на возможность

Интимной близости. Тут сложность

Была, конечно, еще в том,

Что моя собственная лошадь

Уже ходила с животом,

И бдила так, что страшно было

К Наталье где-то подойти...

Она мне душу остудила

Своею ревностью, отбила

Желанье греться на груди.

Когда же время подоспело

И я увез жену в роддом,

Моя соседка подобрела,

И как-то, ослепляя ртом,

Спросила: знаю ли о том,

Что муж ее уже неделя,

Как в доме отдыха: — Неделю

Мы одиночество жуем. —

Она сказала это с болью,

А ночью позвонила мне:

— Не спишь? Я посижу с тобою.

— Входи, Наташа, я открою...

В таком неистовом огне

Я не был никогда, поверьте.

Так из ширинки било светом,

Когда она вошла ко мне,

Что женщина захохотала.

Рукою попыталась смять,

Но не осилив, на кровать

Она, мятежная, упала,

И так, пожалуй, минут пять

Из рук мой штык не выпускала.

Когда же дьявольская дрожь

Утихла, женщина сказала:

—Иди ко мне, чего ты ждешь?

Давай разденемся. — Привстала

Слегка на койке, покрывало

Поднявши, под него легла.

Вначале вылетело платье,

Потом трусишки, я рывком

Разделся и в ее объятья

Вошел с открытым языком.

Она открыла свой навстречу,

Такую встряску обеспечив

Себе и мне, что я свой пыл

Ей между ляшек разрядил.

Она сказала: — Для начала

Неплохо. Смятым покрывалом

Себя обтерла и меня.

Потом губами член поймала,

Схватила руку, затолкала

Ее в хранилище огня.

Я это испытал впервые.

Впервые в жизни в сладкий плен

Влагалища попал не член,

А мои пальцы трудовые.

Да что там пальцы — весь кулак

Почти по локоть. Маховые

Движенья таза, ну, а рот

Взял жаркий член мой в оборот.

Досель такую благодать

Не доводилось испытать,

А что касается Наташи —

Она была увлечена

Свою страстью. И чем дальше,

Тем все неистовей она

Стонала, выла... Чем меня

До исступленья доводила.

Не помню, как все завершилось,

Я потерял сознанье. Длилась

Потеха эта до утра.

Она за голову схватилась:

— Мне в школу, — говорит, — пора.

Но, зацепив мое торчало,

Вскочила тут же на него,

Вскочила и запричитала:

— В сравнении с твоим, — сказала,

—Нет ничего у моего...

В тот день из-за меня, нахала,

Наташа в школу опоздала.

А после школы прямиком

Ко мне явилась. За окном

Сияло солнце, но Наташа

Разделась не стесняясь, дальше

Все повторилось. Вновь рука

Вошла в открытое лукошко,

А член мой, покряхтев немножко,

Она ввела пониже чуть

И говорит мне: — Как-нибудь

Мгновенье сладостное это

Перетерпи. Острей момента

Чем это не было и нет!..

Но я лишь застонал в ответ,

Обоймой всей в мгновенье это

Мой разряжался пистолет.

Потом мы долго говорили

О всякой всячине, любили

Друг друга за ночь раза три.

Торили новые пути

В ее лохматую пещеру...

Когда ж два дня спустя: — Прости,

Она сказала, я потерю

Ее не мог перенести.

Жена и маленький ребенок,

И суета вокруг пеленок,

И даже ночью, о, кошмар!

Зудит ребенок, как комар.

Через неделю на пределе

Я был, пеленки надоели.

Нужна разрядка, а жена

На это дело не годна.

Вот я и забежал к Наташе.

Она меня за дверь: — Почаще

Ночами с маленьким сиди, —

Съязвила вслед... — Ну, погоди, —

Себе я думаю. Нальется

Желаньем тело — позовешь.

Ты без меня не проживешь.

Поверьте, так оно и было.

После меня еще с двумя

Она спала. Не получила

С ними того, чего ждала.

И позвала, да, позвала

Меня однажды в дом подружки.

Наполнила шампанским кружки,

Подол повыше подняла,

Грудь приоткрыла. Ей неловко,

Она в открытую, плутовка,

К себе водила тех двоих.

Теперь же у меня за них

Она прощения просила.

— Жалею, мол, что изменила.

Ну, а поскольку я с женой

Уже вступил в желанный бой,

Поэтому имел возможность

Слегка ее помучить. Можно

Конечно, было мне уйти,

Но побывав в огне любви,

Любви, которую дарила

Ее физическая сила,

Ты, даже если она блядь,

Уже не сможешь устоять.

А у жены моей, милашки,

Лицо смазливое и ляшки,

Не то, что у Натальи, ей

Занять бы пыла у блядей.

Вот и решил я понемногу

Тренировать ее берлогу.

Вначале пальцем в нее влез —

Не оттолкнула, слава богу,

А проявила интерес.

Однажды, распалясь не в меру,

Влез языком в ее пещеру,

А ей подставил звонкий штык.

Она к груди его прижала,

Потом слегка поцеловала,

Лизнула, раз, другой, я крик

Издал, когда ей в рот проник.

Такие времена настали,

Что мне уже не до Натальи.

Жена такой явила пыл,

Что я к любовнице остыл.

Ее прелестные уроки

Я преподал жене, и вот

Она охотно член сует

В свой рот, а я в ее живот

Сую ладонь свою, под вздохи

И ахи ночи напролет.

Наталья дико ревновала.

Она меня не понимала:

Как мог забыть я ее страсть,

В ее объятья не упасть.

И вот однажды мимоходом

Она сказала мне: — Дружок,

Между женою и заводом

Случайно ты не изнемог.

Зайди-ка вечером, подружка

Интересуется тобой.

У нас не то чтобы пирушка,

Но вечер провести с тобой

Мы будем рады. Жди награды.

До вечера, мой дорогой.

Наталья заинтриговала

Меня. Наевшись до отвала,

Я завалился к ней домой

С горящей гневом булавой.

Итак, она звалась Тамарой.

Была сравнительно не старой,

Розовощекой... Пышный зад

Она сдавала напрокат,

На час в неделю. В воскресенье,

Для дела, а не наслажденья,

Ее впервые я раздел,

И поначалу охладел

К ее сокровищам. Грудаста,

Живот уже великоват,

Но что действительно прекрасно

В ней было — это сочный зад.

Был небольшим, но крепко сбитым,

Упругим, как футбольный мяч,

Не то, что дряблые ланиты,

Которыми я как циркач,

Жонглировал в припадке страсти.

В моей была победа власти,

Но я в игре не преуспел,

Поскольку овощ переспел.

Она осталась недовольна.

Поджала губы, я же ей

Сказал: — Ты не смеши людей,

А посиди со мной спокойно.

У нас в запасе полчаса,

За полчаса я наверстаю

Упущенное, — телеса

Твои восторгом напитаю.

Она в ответ: — А ты нахал.

В твои—то годы? Кочегарку

Я отдаю тебе, однако

Не опозорься, кочегар!

А мне повторы не впервой.

Мужик я, в общем-то, живой

И не скупой на это дело.

Едва прохладною рукой

Она отросток мой задела

Он тут же встал и принял бой.

Когда же через полчаса

Я объявил, что время наше

Прошло, на эти словеса

Не среагировала даже.

Зато удвоила свой пыл.

Свое хозяйство раскачала

На всю ивановскую, знала

Как эту качку я любил.

Она на следующий день

Мне позвонила: — Если лень —

Сама приду к тебе? — Ответил,

Что с удовольствием приду,

Поскольку побывать в кювете

Уже не терпится ему,

То бишь отростку моему.

— А ты парнишка ничего, —

Она сказала мне, приехав.

Когда разделся, ради смеха

Поцеловала и его.

Потом лизнула языком,

Слегка куснула, он штыком

Торчал, от перенапряженья

Он весь светился. Был в сраженье

И хлебом он и едоком.

Она ушла под вечер, но

Едва собрался я в кино

Опять звонит по телефону:

— Меня пьянит твое вино,

Явись, сорви с меня корону.

Я думал: то-то и оно...

А то — сдаю на час... Потеха

Так объегорить человека.

Мое торчало милой Томе

Пришлось по вкусу. На соломе

Лежим бывало, а она

Своей игрой увлечена —

Сосет, целует мой конец

И говорит, дрожа от страсти,

Оно вкусней чем леденец,

Твое торчало, мне для счастья

Пойти с тобою под венец

Давно бы надо. Я плечами

Пожал и заявил ей так:

— Ты будешь целый день с харчами,

А я валяться натощак.

Она смеялась: — Юморист.

Ко мне ходил один штангист,

Известным в крае чемпионом

Был в весе он полутяжелом,

Не видела, когда он ел.

Не ел, а веришь ли — жирел.

Я с ним дружила ради славы.

Он в этом деле был профан.

Вместо того чтобы мой стан

Обнять, готовясь для забавы,

Он обнимал мою кровать,

И с ней заваливался спать.

Играть с Натальей и Тамарой

Одновременно я не стал.

Она меня приревновала:

— Какой ты к черту кочегар?

Две топки не раскочегарить —

Какое свинство! Можешь вжарить

Для вдохновенья коньяка,

Он превратит тебя в быка,

А еще лучше — в кочегара,

Способного, наверняка,

Одновременно два пожара

Сбить из брансбойта... Велика

Твоя, о Господи, заслуга

В том, что Натальина подруга

Не настояла на своем,

И мы не тешились втроем.

Наталья раза три звонила.

Дошло однажды до угроз:

— Я мужу расскажу, что силой

Меня ты в комнату унес,

Что целовал, что еле-еле

Я ускользнула из твоей...

— Ты ускользнула? Из постели?

А как же родинки на теле,

На голой заднице твоей? —

Нет, я не издевался, что вы!

Она мне нравилась. Она

Была тогда на все готова

Пойти — попутал Сатана.

Мы были парой идеальной,

Как меч и ножны, но нахально

Двоим представить мужикам

Так полюбившейся мне храм?!

Когда напомнил ей об этом,

Она заплакала. — Поэтом, —

Сказала, — можешь ты не быть,

Но маковкой своей заветной

Мой храм обязан освятить,

Иначе, в том твоя вина,

Меня погубит Сатана.

Супруг внимательно при встрече

Ко мне приглядывался, резче

Он стал в движеньях и словах.

В его глазах таился страх.

Он был на десять лет моложе.

Знал Натали, но лез из кожи,

Чтоб сохранить свою любовь.

А у жены играла кровь.

Свою энергию в науку

Переливал, перо и руку

На пульсе времени держал —

Зато ржавел его кинжал.

И пушку он, судя по слухам,

Наталье в руку разряжал.

— Оставлю мужа, — говорила

Наталья. Голову кружила

Ее неистовая страсть.

Она Тамару мне простила,

А я — с двумя юнцами связь.

За Натали меня в парткоме

Пытал партийный секретарь:

— Ты что, не видел бабы кроме...

Ну, потаскушка она... тварь...

Такого мужа... Я лукаво

Спросил, а по какому праву

Меня пытаете? Я чист:

Не пьяница, не коммунист,

А то, чем я пока владею,

Оттачиваю, как умею.

Желанье женщины всегда

Я исполняю, господа!

Восстановив со мною связь,

Наталья с мужем развелась.

Меня безропотно встречала,

На ласки лаской отвечала,

И заявляла, что озноб

Любви ее загонит в гроб.

Распад страны, распад семьи,

Распад всего, что было свято.

Мы отделяем свет от тьмы,

Они сливаются обратно.

Харон увозит на челнах

Моих друзей за перекаты

И злые слезы на глазах

Моих слегка солоноваты.

Я знаю, мертвому нельзя

Увидеть свет в конце тоннеля.

Душою, выбравшись из тела,

Куда торопитесь, друзья?

Остановитесь, лунный след

Не от ладьи Харона светел.

Последний может быть рассвет

Еще напомнит нам о лете.

Свои поэзы я писал

По просьбе Юры Соколова,

Но он подался в плавсостав

Харона, как это не ново!

Последних не читал поэз,

Но хохотал над первой, веря,

Что лучше хрен наперевес,

Чем автомат в руках у зверя.

ТАТЬЯНА

Итак, она звалась Татьяной.

Ее фигурой иностранной

Вначале не был увлечен.

Немного, правда, огорчен

Я был, что Таня не сисяста,

А в бабе главное богатство —

Широкий зад и грудь торчком.

Таким расхристанно-хуястым

Я был в ту пору мужиком.

Зато она была красива.

Слегка навылупке глаза,

Опрятно стриженая грива.

По нраву — дикая коза:

Легка, стремительна, а ноги...

Когда снимала сапоги,

Так аппетитны были ноги,

Как будто их лепили боги,

Готовя с маком пироги.

Она была весьма искусным

Специалистом по искусствам.

Как начинающий поэт,

Я был Татьяною согрет.

Однажды, помню, в кабинете

Сидели мы при тусклом свете

Луны, струящейся в окно.

Была зима. Дул сильный ветер.

Слегка грустили мы о лете.

И, не страшась досужих сплетен,

Я Таню пригласил в кино.

Она со смехом отвечала:

— Я не девчонка, чтоб устало

В кино с тобою семенить,

Ну, а поскольку ты стихами

Меня сумел воспламенить,

А муженек в командировке,

Я, близостью твоей пьяна,

Живу два месяца одна.

Я подошел к ней. Неумело

Поцеловал. Погладил тело

Под тонкой кофточкой. Рука

Легко скользнула до пупка,

Потом пониже чуть. Татьяна,

Ее в промежность затолкав,

Вдруг завертелась, как удав,

И обнимала, и стонала,

Стонала так, что со стола

На пол чернильница упала.

Потом мой член она достала,

Слегка присев, поцеловала,

И тихо, как после обвала,

Уже плюющего нахала

В себя торжественно ввела.

Я лег на пол, она сидела

На мне и задницей вертела,

Едва же птенчик затвердел,

Затрепетало ее тело,

Затрепетало и запело,

В ту ночь со мной,

Скажу вам смело,

Она творила беспредел.

Скуля от боли в пояснице,

Я проводил ее домой.

Она в подъезде, как тигрица,

В штаны нырнула головой.

Слегка головку обсосала:

— Спасибо, сладенький, — сказала.

И, помахавши мне рукой,

— Пока, — добавила, — родной.

Назавтра утром у подружки

Мы пили сладкое вино,

Она мне прожужжала уши,

Что ей особое дано —

Седьмое чувство предвкушенья

Чего-то райского, она,

Меня вводила в заблужденье,

Что влюблена, что, как жена,

Не испытала наслажденья

Ее потрясшего до дна.

Желаньем тело обожгла.

Она своим владела телом.

Мой неумелый механизм

В себя направила умело.

Чтобы безвременно не скис.

После блистательной разрядки,

Слегка покусывая пятки,

Лизнула палец на ноге,

Натертый в новом сапоге.

Поныне для меня загадка —

Как мудро соединены

Незримой нитью член и пятка.

Но мы, конечно, не вольны

Возлюбленным своим сей опыт

Передавать. Возможен ропот

И недовольство: что за чушь

Городит непутевый муж.

Кристальной чистотою тела

Ночная бабочка задела

Меня до глубины души.

— Хороший мой, Ты не спеши...

Ты так умело это сделал,

Теперь спокойно полежи.

Я целовал капризный ротик,

Ласкал заносчивую грудь.

Она пьянила, как наркотик,

Но я об этом, как-нибудь

Потом поэму накропаю,

Нет, нет, не напишу. Я знаю

Чем отличается поэт

От накропавшего сей бред.

Я не какой-нибудь повеса

И не какой-нибудь нахал,

Я грядку ради интереса

Татьяне Дуровой вспахал.

Соха звенела от накала,

Когда ее атаковала

Татьяны Дуровой рука.

В лесу кукушка куковала,

Сидел мужик у родника.

Немного было неудобно,

Немноговодная река

Не защищала нас от злобно-

Гнилой ухмылки мужика.

Он понимал — седой повеса —

Ради какого интереса

Со мной валяется она —

Сергея Дурова жена.

Нас обожгло и прознобило.

Мы ненавидели дебила.

Единственное что я мог —

Забраться в заросли любимой,

Засунув палец между ног.

Она решительно сказала:

— Пойдем в овраг!..

Она визжала

Когда копье в нее вошло.

Она меня опережала.

— Ах, как, — шептала, — хорошо...

Мужик, взобравшись на рябину,

С рябины плюхнулся в трясину,

И, дохромавши до реки,

Бросал в наш адрес матерки.

Лишенный всякого стриптиза,

Пройдоха небу бросил вызов,

И лично мне пообещал

Обрезать то, чем я на мызе

Свою Татьяну угощал.

В овраге пел ручей, трещала

Толпа кузнечиков, трава

Хороший отдых обещала,

От молодого чернотала

Слегка кружилась голова.

Я был на пьедестале страсти,

Когда почувствовал спиной,

Что мы не одиноки...

— Здрасте, —

Заржал назойливый герой.

— Ты заслужил хорошей порки, —

Сказал я злобно. — Доконал

Меня своею тренажоркой...

Тошнотик, стоя на пригорке,

Капусту спермой поливал.

Пока ногой нырял в штанину,

Тащил из пальца дерновину,

Мужик галопом ускакал.

Татьяна гладила мне спину,

Шептала что-то, скорчив мину,

Но я в суть речи не вникал.

Мне показалось, что Татьяна

Была не против хулигана.

Чтоб секс почувствовать сполна,

Была Татьяне, как ни странно,

Аудитория нужна.

Солистка дачного стриптиза

Она смеялась, когда ей

Я заявил об этом с кислой

Физиономией своей.

Смеялась так светло и звонко,

Что соглядатай дачный наш,

Остановился на пригорке

И стал точить свой карандаш.

Татьяну сразу зазнобило.

Меня на сено завалив,

Мое хозяйство оголила,

Верхом вскочила и завыла,

Завыла, как локомотив.

И так попрыгала и этак

И все поглядывала, блядь,

Что вытворяет с членом этот,

Меня преследующий, дядь.

— Я потекла, — вскричала звонко,

Закрыв глаза. — Я потекла!

Вдруг стала мокрою мошонка

От внутриполого тепла.

Она кончала и кричала,

И начинала все сначала.

А мне казалось, что рука

Татьяны требует клинка.

Рукою воздух рассекала,

Себя тем самым увлекала

И увлекала мужика.

Тут кавалерия что надо,

Подумал я, окинув взглядом

Ее фигуру и лицо.

У Тани с телом был порядок,

Она держалась молодцом.

Грудь налилась и затвердела,

Живот стал плоским. От пупка

До треугольника был белым,

А выше смуглым и слегка

Зеленоватым — отраженье

Травы ложилось на бока.

Она меня благодарила

За эту оперетту. Было

Немножко грустно и смешно.

Татьяна, улыбаясь мило,

Под наблюдением дебила,

Хотела трахаться еще.

Она его боготворила.