01. На празднике бессмертных

Однажды мне позвонила женщина: «Сегодня во сне я была мужчиной, но по всему — неважным, мне так и не удалось уложить в постель свою подругу». «Она что, сопротивлялась?» «Утверждала, что давно и страстно любит вас». «Меня?» «Да, да, именно вас, поэтому мне хотелось бы с вами встретиться и поговорить». «Никаких проблем», — ответил я, отметив, что такие звонкие голоса бывают только у молодых женщин.

Мы договорились встретиться в книжном магазине на площади Ленина. Я пришел в назначенное время, проторчал в магазине полтора часа и ушел не солоно хлебавши. Вечером она позвонила: «Я вас ждала битых два часа?» «Где ждали?» «В книжном на улице Ленина». «Если на улице, то на улице Пушкина?» После непродолжительного молчания, я услышал ее заметно потускневший голос: «А у нас что, есть такая улица?»

Вначале я подумал, что меня разыгрывают, и хотел уже бросить трубку, но женщина удержала меня от такого шага: «Только не бросайте, пожалуйста, трубку. Скажите, где вы находитесь, и я сейчас приеду к вам!» «Нахожусь дома, а вы откуда звоните?» «Я со Дземок, от вашей давней знакомой, она, кстати, привет вам передает».

До этого мне и в голову не приходило, что женщина звонит из Комсомольска-на-Амуре. А ей — что она звонит в Хабаровск. Я воскликнул: «Девушка, вы кому звоните?!» «Как кому, Сергею Ильичу в гостиницу «Восход».

Мне ничего не оставалось, как прикрыть свое разочарование смехом:

— А я — Александр Александрович, — живу в Хабаровске, и очень, очень, очень завидую вашему Сергею Ильичу.

Она не сразу поверила, что попала в Хабаровск. А потом передала трубку своей подруге:

«Саш, это ты?» «А какой вам Саша нужен?» «Лозиков, ты Саша Лозиков, верно!» «Ну, верно, а вы кто?» «Господи, конечно, ты не узнал меня. Столько прошло лет. Помнишь летний вечер, «Грильбар», танцы при свечах, а потом ты провожал меня, читал стихи, и ускакал в третьем часу, отказавшись заночевать у меня. А стихи твои я помню:

Любимая, открой объятья ветру,

Он не сейчас так утром улетит,

Чтобы душевной нежностью планету

И преданностью сердца ослепить.

Это были явно не мои стихи, но выяснять чьи, мне не хотелось. Не хотелось портить настроение ни себе, ни женщине. Она назвала мне свой адрес, и я пообещал обязательно заглянуть, если буду в Комсомольске. Я думал, что запомню адрес навсегда, но забыл задолго до того, как она положила трубку. Но самое главное, я так и не узнал ее имени.

Для чего я записал этот эпизод? Чтобы показать чего я стою. Дело в том, что подобных случаев в моей жизни было множество. Я загорался, но стоило сделать шаг в сторону, и обещание встречи теряло всякую прелесть. А главное, смысл. Я думал: зачем и куда пойду? Зачем искать на свою задницу приключений, если они сами находят меня? Но та история имела продолжение, а значит, звонок незнакомки не был случайным. Кто-то таинственный и добрый водил ее пальцем, когда она, набирая номер в гостинице Восход, а попала в Хабаровск. Но об этом чуть позже. Неделей раньше мне позвонил с вокзала некто Сергей Архипов:

— У меня два часа времени, не могли бы мы с вами встретиться?

— Что, назрела необходимость? — я попытался отделаться шуткой, поскольку, не знал, кто такой Архипов, и нужна ли нам такая встреча.

Именно «нам», а не ему или мне. Он спешил на поезд, а я готовил к сдаче очередной номер «Солнышка», так что впустую тратить время не хотелось. Но мой еврейский вопрос Архипова, по всей видимости, задел за живое. Видимо, он не привык, чтобы ему отказывали. В голосе его появились нотки осиплости.

— Я поэт, понимаете, — с вызовом сказал он. — И поэт не чета некоторым, а раз уж вы причастны к союзу писателей, должны приехать на вокзал и выслушать меня.

Я знал немало гениальных, в кавычках, поэтов, но наглость Архипова выходила за пределы моего понимания.

— Я никому ничего не должен, господин поэт. Если вы настаиваете на встрече, бога ради. У вас два часа в запасе, так что приезжайте троллейбусом на остановку «Памятник партизанам», а я вас встречу.

Мне было смешно и грустно. Несмотря на занятость, мне ничего не стоило приехать на вокзал, но в осиплости обиды Архипова проступали жесткие нотки будущего диктатора, и это мне не нравилось. Я вообще побаиваюсь поэтов с приступами гениальности, их место на Кубяка, а не в писательском союзе. Но, к сожалению, отличить зерна от плевел не просто. Ведь я мог ошибиться. Осиплость в голосе Архипова могла быть вызвана не обидой, а кружкой холодного пива, а настырность — боязнью опоздать на поезд. Прежде чем положить трубку, позвонивший, нанес мне еще один удар поэтической рапирой:

— К вам, наверное, обращается много графоманов, но я вам прочту только одно свое стихотворение. В несколько строчек, и вы поймете, что я не один из них:

Насыпь овса, иначе покусаю

В сердцах вскричал Санчо Панса. Рассвет

Пылал в бойницах старого сарая,

Где конь расположился на обед.

В опорном пункте времени накоплен

Был Росинантом опыт — уповать

На славу Дон Кихота…

Странный опыт —

На празднике бессмертных пировать.

Если вам по телефону с паузами и придыханиями прочтут подобные стихи, вы не сразу оцените их достоинства и недостатки. Но первое впечатление всегда будет в пользу автора. Чего стоит этот «Странный опыт на празднике бессмертных пировать». Не ясно было, правда, куда на время обеда отлучился Дон Кихот? Вопросов возникало много, но мне, честно скажу, захотелось услышать другие стихи Архипова. Не потому, что ждал от него чего-то выдающегося, — хотелось убедиться, что первое впечатление о нем — верное. А представил я себе Сергея Архипова низкорослым, рыжеватым, лет сорока мужичком, нервно сосущим сигарету «Мальборо» и покусывающим ногти в минуты сильного возбуждение. Не знаю почему, но я его представил именно таким. На остановке я прождал Архипова добрых тридцать минут, и, решив, что меня разыграли, отправился домой. А дома меня встретил настойчивый телефонный звонок, и как вы догадываетесь, опять звонил Архипов:

— Я плохо ориентируюсь на местности, понимаете. Поэтому не поехал. Если я опоздаю на поезд, друзья меня в Благовещенске с говном съедят. Ну, да ладно, не встретились, не поговорили, не я — вы многое потеряли. Такие поэты, как я, на дороге не валяются. А чтобы убедить вас в этом, прочту еще одно стихотворение:

Наивностью греша, не огорошить

Ни умника, ни дурака, страшна

Орущими заполненная площадь,

Когда в ней просыпается душа,

Когда из разобщающего крика,

Как искорка, возникнет тишина.

Не гневных бойся, бойся безъязыких,

Они несокрушимы, как стена.

И еще одно, коротенькое, написанное о себе. Помните у Гейне — я меч, я пламя. А я не меч и не пламя:

Я — щит на пути у летящего камня,

Я — щепка от дерева, стонущего под топором,

Я стоны народа заношу на пергамент

Звенящим пером.

Бес дергал меня за язык спросить, много ли стонов занес он на пергамент, но стихи, особенно последнее, были настоящими, и я уже пожалел, что не поехал на вокзал. Человек, который видит себя щитом на пути летящего камня, и одновременно щепкой от стонущего под топором дерева заслуживал внимания.

— Извини, — сказал я ему. — Надо было сразу представиться последним четверостишием. Но, надеюсь, мы еще встретимся.

— Если вернусь из Благовещенска, встретимся. Но у меня мало надежды на это. Бизнес в России дело скользкое. На всякий случай запомните имя женщины — Маргарита Донских, она постарается выйти на вас, но только в том случае, если со мной что-то случится. А пока, спасибо за поддержку.

Он повесил трубку. До отхода поезда оставалось двадцать минут. Я выскочил во двор и попросил подкованного машиной соседа отвести меня на вокзал. За сотню, но как можно быстрее. Через пятнадцать минут я бегал по перрону вдоль уходящего на Благовещенск поезда. Пассажиров было много, высоких, статных, грустных, веселых. Не было только низкорослого, рыжеватого, лет сорока, нервно сосущего сигарету «Мальборо» и покусывающего ногти в минуту сильного возбуждение. Я не отважился крикнуть: «Архипов, где ты!» Я смотрел вослед уходящему поезду, и настроение у меня было хуже некуда. Поезд уходил, чтобы никогда больше не вернуться. Во всяком случае, с Сергеем Архиповым на борту.

А теперь вернемся к звонку из Комсомольска-на-Амуре. Только к вечеру, часа четыре спустя, меня осенило: женщина звонила какому-то Сергею Ильичу! А что, если Сергей Ильич, это и есть Сергей Архипов, стоящий на пути летящего камня. Если это так, значит, Архипов вернулся из Благовещенска? Значит, все, чего он боялся, обошло его стороной. Но причем тут в таком случае гостиница? Ведь Архипов комисомольчанин? Вопросов было больше чем ответов и я понял, что ни на один не отвечу, пока не найду Маргариту Донских. Я решил не ждать, пока она выйдет на меня, а самому отправиться на поиск. У меня на Дземгах много друзей и знакомых, они помогут мне. Тем более, что Архипов был коммерсантом, пишущим стихи. Не может такого быть, чтобы поэты не слышали этого имени.

В Комсомольск-на-Амуре я приехал в полдень, без труда устроился в гостинице «Восход», в комнатке с окном, выходящим на мусорную свалку. Долго сидел на телефоне, обзванивая поэтов, но Толя Юферев задерживался на работе, телефон Тани Колесниковой плевать хотел на мои звонки, Алексей Краснов о поэте по имени Сергей Архипов никогда не слышал. Гранит Пересторонин был слишком гранитным для того, чтобы решать проблемы хлеба насущного. А таковым в то время для меня был поиск Архипова. Где-то же он должен объявиться поэт, презирающий рыночную Русь.

Одурачили меня, надули,

Век назад на красного коня

Юная Долорес Ибаррури

Усадила белого меня.

С той минуты не могу поладить

Я с людьми, с которыми живу:

Чем вкусней поджарят мне оладьи,

Там азартней кушаю траву.

Чем дурнее власть и иже с нею,

Тем умнее сам себе кажусь,

Жаль несу, как прежде, ахинею,

Презирая рыночную Русь.

Может показаться смешной позиция автора. Но я не знал даже, сколько лет этому человеку. Кто он бывший коммунист или завсегдатай черного рынка, на котором за хорошие деньги всегда можно было купить диссидентскую литературу? Определить возраст по голосу я не мог, голос поэта может и в семьдесят лет звенеть медью. Я просто верил, что Архипов объявится сам: позвонит по телефону или прямо в дверь. Может даже глубокой ночью, когда в подворотнях спят собаки, а привидения выглядывают в окна, не понимая, как можно жить в мире, где пьяный мужик сует привидению в нос кулак, а потом поворачивается к нему спиной, будто это не привидение, а обглоданный жизнью бомж.

Как я и думал, Архипов позвонил. «Какая разница, — нагло ответил на мой вопрос — откуда?» Я улавливал нездоровую хрипотцу в его голосе. Была ночь и поэту захотелось поболтать, а может даже помучить меня своей философской назойливостью:

«Все, что я усвоил, не стоит и сотой доли того, что осталось за пределами моего сознания. — Голос в трубке звучал убаюкивающее, и мне пришлось встать с постели, чтобы не уснуть. — Иррациональные понятия исчезнут, когда мы научимся погружаться в себя. Не так как погружаемся в озеро — вода такая же субстанция, как воздух, ее вибрационные потоки могут доставить человеку удовольствие, не более. А для погружения в себя нам не хватает знаний. Вернее — отведенного нам времени, которое мы бездумно разбрасываем по пустякам, вроде производства стиральных машин и пушек.

Я азбуку учил, потом учился

Срывать плоды в чужом саду, потом

Осваивал понятие Отчизна,

Стегаемый не словом, так кнутом.

Полвека торил тропы наслаждений.

И собственно, не думая о том,

На главном направлении сраженья

Проигрывал… Ни завтра, ни потом

Мне не дано ответить на простые

Вопросы: кто я и куда иду?

Ведь в сущности Вселенная — пустыня,

Людскому неподвластная суду.

Если вы приняли тему стихотворения на слух — вы гений. А я не вник в суть решаемой поэтом задачи, или хотя бы в суть поставленного вопроса. Мне без Архипова было понятно, что иду я не туда куда нужно, и как бы не был умен собеседник, он не может разбудить мой дремлющий мозг. Следовательно, прочитанное им — не поэзия. От хороших стихов я всегда страдаю бессонницей. Мозг пытается добраться до их сути, а все, прочитанное Архиповым казалось мне пустым набором слов. Дураку ясно, что вселенная неподвластна нашему суду, ей глубоко наплевать на то, что мы делаем. Главное, чтобы мы пару раз совокупились с женщиной и продолжили свой род. А в остальном — воюем мы или едим на печи калачи — вселенной до фени. К этим бы стихам бутылку водки с куском ветчины! А на трезвую голову брошенный в меня орешек кажется пустым. У него не хватило энергии долететь до сердца.

Стихи Архипова, при кажущейся глубине, при тщательном их рассмотрении становились плоскими как стиральная доска. Считать извилинами гофры — пустое занятие. Любой стих вызывает душевные колебания. По крайней мере хотя бы у одного человека — автора. А то, что прочитанные в трубку стихи показались мне плоскими, проблема сугубо моя. Есть люди, которые не понимают Маяковского, не говоря уже о более сложных явлениях, как Велимир Хлебников, например. Или — Пабло Неруда с его набегающей волнами ритмикой. В любой компании найдется человек, который никогда (кроме школьной программы) не читал стихов. Он не может понять, зачем коверкать язык, когда обо всем на свете можно сказать просто и ясно, как говорит о событиях в стране телеведущий.

Неправда, что Архипов не любит разносолов: корейскую кухню он легко отличает от венгерской, а белорусские щи от русской солянки. Мне непонятно другое: какой смысл оспаривать законы Вселенной, если ничего лучшего ты все равно не придумаешь. Или как там у Архипова «Вселенная — пустыня, людскому неподвластная суду». Человек всего лишь пылинка в волосатой ноздре Вселенной, чхнет она, и как бы ты ни цеплялся за волосок в ноздре — сгоришь в ее огненном чохе.