Прости мне повторы, дорогой читатель. Этот Тютчев прилип ко мне, как банный лист. Какой бы палец на руке я не принялся обсасывать, оказывается что за сто пятьдесят лет до меня это уже проделал обожаемый мною Федор Иванович., а задолго до него — великий испанец Мигель Сервантес. А если углубиться в чтение Библии, окажется, что все новое — только перефразировка прописных истин древности. Древности в нашем понятии. Потому что до сих пор никто хорошо перевести «Ветхий завет» не удосужился. А если быть более точным – хороший перевод поставит Библию на одну полкНо Бог, он никогда не умел говорить о вещах конкретных. Он потому и Бог, что представлен нам этаким двуликим Янусом, притчи которого можно трактовать по собственному усмотрению. Отсюда открывается широкая перспектива в области манипуляций человеческими душами.

Правда, на такие темы мы с Елизаветой не беседовали. В столь глубокое прошлое она меня не затаскивала. Потому что к богам относилась с подозрением, как к потенциальным насильникам. Если ночью к женщине влетит какой-то голубок, а женщина, по случаю жаркой погоды раскрылась, неизвестно от кого и кого придется ей рожать. Библейский Бог напоминает мне Гитлера, который мечтал подчинить мир, чтобы верных ему людей превратить в ангелов, людей сомнительного происхождения отправить в пекло, топить котлы, а остальных обречь на смертные муки.

Мне эта мысль Елизаветы не показалась кощунственной. Кошмары из церковных книг давно перекочевали на экраны телевизоров. В основе любого киношного апокалипсиса лежат библейские мотивы.

 

Не знаю, почему Лиза выбрала в собеседники именно меня, а, скажем, не Николая Кабушкина, творчество которого ближе к божественному идеалу:

Бога нет?! Беда великая! Там где быть должна душа, —

Только пустошь огнеликая. Вот и нету ни шиша.

Нет ни пашенки, ни закрома. Сеять некому, косить.

Ни ума, ни просто — разума. Нет. И некого спросить.

И еще более глубокое проникновение в божественную сущность:

Я дверь в Преисподнюю видел.

 И грешников видел на зубьях.

И космический вопль к небу:

Божественная тварь…

 

                         Я боюсь сойти с ума

 

Что симптоматично: где Бог, там грешники на зубьях. Средневековье, вознесенное на заселяемые людьми небеса? Или гитлеровские зубодробильни, или сталинские застенки. Все это борьба с инакомыслием. Война между богами, хотя, как утверждают церковники, Бог един. Если он един, откуда берутся грешники, и зачем их надевать на зубья? Или Бог настолько кровожаден, что чувствует свое величие только в брызгах человеческой крови? Крови людей, созданных по его подобию.

Религия — кошмарный сон человечества. Сегодня чиновники от Бога свирепствуют в Ираке, превращают в оружие своих соплеменниц боевики Чечни. А взошедшие на троны потомки Санчо Пансы всячески поощряют это разобщающее людей зло.

— К Богу тянутся преступники, чтобы искупить однажды пролитую ими кровь. Или бездари, которые не хотят работать, но хотят сладко жить. Доброму человеку с Богом говорить не о чем, потому как все божеское в нем…

Лиза произносит эти слова как теорему из начертательной геометрии. Она по диагонали прочитывает авторов «Экумены», но на откровенный разговор по поводу их творчества идет неохотно.

— Поэты, пока читаешь, интересны, но, сами понимаете, я не в том возрасте, чтобы переписывать стихи в заветную тетрадь. В публицистике, на мой взгляд, слишком много глюков, но тем она и завораживает. Как это там у поэта: «свежо предание…», но главное, в ней вырисовывается позиция издателей. Во многом я с вами солидарна. А проза? В прозе, что ни страница — то личность. Главное — она без обычной зауми, начало которой было положено еще Эдгаром По. Документалистика затягивает, даже если она — болото. А если конкретно, не мне вам об этом говорить. Мне лично всегда интересно то, что вызывает раздражение, в том числе и в вашем «Наказании любовью».

Когда Елизавета дала слово, что однажды отправится со мной в путешествие по журналу, я поинтересовался, на какие острова мы высадимся в первую очередь.

— Прежде всего, конечно, на острове амазонок, — ответила Лиза, — хотя некоторые поэтессы альманаха это отдельные острова. И на каждом есть смысл побывать. Из тридцати трех богатырей особенно привлекательны для меня — размашистый Белинский, корректный — Нефедьев, необузданный — Ерофеев, и ностальгически неуравновешенный Кабушкин. Что касается лично вас, заночевать на вашем острове я бы не отважилась. Нет, не из страха быть изнасилованной. Вы целомудреннее, чем кажетесь. Ваша эротика завернута в аппетитную бумажку. А ночевать не стала бы потому, что не могу заранее предугадать, каким вы проснетесь утром. Пойдете поджигать храмы или сами уйдете в монастырь…

— А если все сразу, сначала подожгу, а потом — в монастырь?

— Об этом я как-то не подумала.

Первым, на который мы высадились, был остров Татьяны Мирчук.

— Женщина с неуживчивым характером, ранимым сердцем, и непредсказуемыми поступками. Стихи с нее осыпаются, как с дерева листья, но не всегда в осенней зрелости. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? Татьяна зрелый поэт. Ну, как не воскликнуть «Браво!», читая хотя бы такое:

Дорогой подвесив сувенир

С крыльями из деревянной стружки,

Обмануть пытаемся весь мир,

Счастья заменяя на игрушки.

Звучит, как никогда злободневно, не правда ли! И самое удивительное, что это написала женщина. Ведь слабый пол особенно падок на сладкоголосое пение сирен от бизнеса. А Татьяна остается собой, не затыкая ватой ушей. Посему она — личность. Хотя никак не могу согласиться с таким ее выпадом:

Не живем, а выживаем,

Не живем, а боремся.

Не врагов одолеваем —

Расстаемся с совестью.

Трактовать эти стихи можно двояко. Мы боремся с совестью, чтобы достичь благополучия. Но на Мирчук это не распространяется. Так же, как на многих других авторов «Экумены». Значит, остается другое — игнорировать такие понятия, как честь и совесть. Эта мысль — палка о двух концах. Первый конец призывает нас к обогащению любыми средствами, но второй конец палки остается инструментом для самобичевания. Даже в том случае, если мы, согласно тезисам Татьяны:

Водкой горе заливаем

И по пьянке ячимся.

Я не мог не согласиться с ее трактовкой стихотворения Татьяны: «Не живем, а выживаем». Хотя, на мой взгляд, Мирчук принадлежит к когорте писателей, которые пишут не поучительные, а назидательные «новеллы». Как тут не вспомнить ее стихотворение «Не пускают прошлые долги?».

Не пускают прошлые долги?

Угрожают старые враги?

Все равно надежду сбереги,

И хотя бы ей одной не лги.

Может без нее и проживешь,

Если душу заживо сожжешь.

Если ж то, что было, все ни в грош —

 Что ж.

Изумительная, на мой взгляд, назидательная штучка. Особенно этот оборвыш строки: «Что ж…» У Татьяны он без многоточия. Оно и не нужно, если воскликнув «Что ж!» ты разведешь руками, как бы открывая перед читателем или слушателем все возможности своего (а точнее «Его») падения.

Если поэзия — пульсация сердца, Татьяна работает на пределе возможного. Ее любовная лирика одновременно обмораживает и обжигает уши, что по болевым ощущениям почти одно и тоже. Обжигает, как ни одна эротическая погремушка для взрослых. Я не говорю о стихах, в которых мысль преобладает над чувством:

Я боюсь сойти с ума

От обид и поражений,

Я не выдержу сама

Всех своих самосожжений.

Так и хочется съязвить: не выдержишь сама, пригласи меня, будем сгорать вместе. Подобным образом свое измочаленное жизнью «Я» могут выразить многие из представленных в «Экумене» стихотворцев. Но есть у Мирчук стихи, которые прогревают до слез:

***

Ты знаешь, мне больше не хочется верить

Глазам и словам, и рукам.

Растаял в тумане таинственный берег,

И нами построенный храм.

У мыса Надежды затоплена лодка,

И весла плывут по воде.

Я — чья-то потеря. Ты — чья-то находка.

Но все мы подвластны судьбе.

Ведь все мы встречаемся с болью и ложью.

Им нет исчисленья, мой друг.

Но снова и снова (Да сколько же можно?)

На свой возвращаемся круг.

 

Судьбы нескладушки — не редкость. Причем поражает этот вирус зачастую прекрасных, добрых женщин, и трудно понять, почему поезд их жизни идет не по накатанным рельсам, а по зубчатым. Не потому ли, что сами они с зубцами? Мысленно я пытаюсь найти женщину-поэта, семейная жизнь которой служила бы мне примером. И, честное слово, не нахожу. Чем сильнее талант, тем расхлябаннее колея, по которой он выгребается к свету. И в тоже время:

Не могу я пить одна —

Мне компания важнее,

Слабость горького вина

Ощущается нежнее.

Да не с кем попало чтоб…

Вот видите: выпить не прочь, но не с кем попало. А в мужчине, стоит опрокинуть рюмочку, разевает рот мозговой червь, требующий не интеллектуальных разговоров, а частых опрокидываний. В хорошей компании можно потанцевать, в дурной ты будешь свидетельницей жестокой драки, но в том и в другом случае картинка будет одна:

Отпугнем полночный мрак

За окно, к шумящим кленам.

На столе стаканы в такт

Бьют веселым перезвоном.

Тут важно выяснить, в такт чему: вальсирующим ногам или толкущим друг другу лица кулакам. Стаканам что, они зальются веселым перез-воном и в том и в другом случае, ведь они только инструмент в руках тех, кто устраивает праздники.

Конечно, бывают в жизни и сказочные вечера, когда в гости приходит поэт, например, Марина Гринченко. Тогда открывается истинное лицо жизни:

И мы, притихшие, как дети,

Сидим, почти что не дыша.

Как хорошо, что есть на свете

Такая светлая душа.

О творчестве Татьяны Мирчук надо говорить всерьез, так же как о творчестве комсомольчанок Татьяны Колесниковой и Елены Косаревой. Заслуживает особого разговора талант Антонины Кухтиной. Но об этом как-нибудь позже, и не с Елизаветой, преподавательницей начертательной геометрии. Ее взгляды на поэзию молодых и не очень, меня зачастую раздражают. Она любит геометрические фигуры, даже если они лишены смысла. А я не математик. Мне понятнее боль живого человеческого сердца, даже если она выражена небрежно сделанными стихами. Даже если. Но у Татьяны Мирчук даже банальные на первый взгляд стихи, имеют свою тихую ноту. Свое особенное сердцебиение.

Посидеть у родника,

Иль напиться из колодца,

Слышать как вдали река

Слабым вздохом отзовется.

В дом родительский войти,

Постучавшись еле слышно,

Маму в здравии найти

И пожить под отчей крышей.

 Это окончание стихотворения, с которого мы начали нашу беседу:

Я боюсь сойти с ума

От обид и поражений…

Значит, не так уж много нужно истинному поэту для счастья. Только бы отозвалась на его вздох река, только бы жива и здорова была мама, да — холодна колодезная водица.

 

         Не ради слов красивых и сравнений

 

На этом Елизавета хотела прекратить наше плаванье по островам «Экумены», но белым пятном для меня лично остается творчество Виталия Нефедьева. У меня к поэту двойственное отношение: если читая, например, Геннадия Козлова, я иногда вскакивал из-за стола и начинал пережевывать его брошенный мне в душу плевок, то с Нефедьевым дела обстоят иначе. Он слишком ровный для перевозбуждения, и слишком философичный для того, чтобы мыслящий читатель мог от него отор-ваться. Мы слишком разные по мировосприятию. Я ищу в книгах откровений, которые возвысили бы меня над миром хаоса, то же самое ищет в них Нефедьев, но я нахожу откровения как раз в красивых словах и сравнениях, а он в «пылающих надеждах поколений». Поэтому, откровенно скажу, мне трудно было бы писать о творчестве Нефедьева, если бы наши взгляды с Елизаветой на творчество поэта совпадали.

Не ради слов красивых и сравнений

Я открывал страницы древних книг,

— Нет, — я искал провидческое в них —

В чем жизни смысл. Надежды поколений

Пылали в книгах, и не божий суд,

А суд людской с благословенья Бога…

Горит костер, вновь грешника ведут.

Здесь прав лишь он, но не его эпоха, —

Он выше современников своих…

Конечно, читая эти стихи, я вижу автора грешником, которого ведут на костер. Он не согласен с тем, что происходит в его стране и во всем мире, а коли прав, значит, может уверенно утверждать, что он выше своих современников. Такая постановка вопроса лично у меня не вызывает сомнений. Человек берется за перо, когда ему есть о чем сказать.

Прежде чем высадиться на остров Виталия Нефедьева, Елизавета прочла мне его стихотворение, которое я привожу здесь полностью не потому, что оно прекрасно, а потому, что мы разошлись с Елизаветой во взглядах на жизнь. Я материалист, считающий, что жизнь это лишь проблеск света во мраке. Елизавета тяготеет, как и Нефедьев, к слиянию с божественным совершенством, хотя объяснить, что это такое так и не смогла. Мне более близок Нефедьев, идущий на костер, чем зажигающий в храме свечу. Я не хочу сливаться с Богом, в его стремлении однажды покарать грешников в адском огне. Слишком примитивное желание. Бог ведь и сам понимает, что покипи я в адском котле с недельку, я потом вне его места себе не найду. Поэтому, страшилки божьи не для мыслящих людей. А что касается стремленья к совершенной жизни — это весьма полезное занятие, без него можно спиться или попасть в наркотическую зависимость. Вечная же жизнь — это и есть тот самый ад, которым можно запугать человека. Но к счастью, вечной жизни лишен даже Бог, поскольку все в мире должно постоянно обновляться.

В стремленьи человека к совершенству

Есть тайная и вечная мечта —

Навеки слиться с Богом, как свеча,

Сгорающая в храме поднебесном,

И вдохновенья сладкое блаженство, —

Испить из струй Кастальского ключа.

Коснуться ли сумел их в жизни я,

Хотя б глоток испить воды священной,

Иль попусту сгорит свеча моя

И без следа исчезнет во вселенной,

Ведь даже смерть не утолит меня

В стремленье к жизни вечной, совершенной.

— Как это прекрасно звучит, — воскликнула Елизавета, — …блаженство вдохновенья испить из струй Кастальского ключа…

Мне не хотелось совать палки в колеса разрумянившейся от стихов Нефедьева, преподавательнице начертательной геометрии, но бес, как всегда, дергал меня за нос, предлагая вмешаться.

— В этом всеми вами повторяемом Кастальском ключе, я прежде всего слышу пять первых букв КАСТА, и уже поэтому, имей я такую возможность, не потянулся бы ртом к его пусть даже самым раззеркальным струям. Кастовость – раковые опухоли на теле человечества, пить из ручья, порожденного какой бы там ни было кастой, для поэта преступление. Помните у Пушкина:

Ты – царь, живи один, дорогою свободной

Иди, куда влечет тебя твой светлый ум…

А если ты — царь, избавь себя от мысли, что кто-то должен править тобой. Это к добру не приведет. Хорошо ли смотрится наш президент на поводке у европейских и американских каст? Даже в таком пустячном деле, как замена льгот деньгами он советуется с Европейским союзом, и в итоге получает пшик.

Но, хватит политики! Давайте лучше послушаем Нефедьева:

Ты от меня не уходила,

Не уходила никуда,

Ты просто по воду ходила —

Какая чистая вода!

Вся, как в морозную погоду,

Слегка подернута ледком.

Я набираю в ковшик воду,

И душу сводит холодком.