17. От и до в творчестве Ларисы Поляковой

Она стояла понуро, как увядший в жару цветок, но ни небо, ни издыхающий в траве ветерок не предвещали обещанного синоптиками дождя. Я вознамерился было вылить на нее ушат помоев, сказать, что мысли в ее стихах заплесневели от частого их использования, однако вид увядающей красотки, вошел в мое сердце тупой не рассасывающейся болью. Нельзя обескураживать женщину словами, которых она не ждет, а тем более — отрицательно говорить о стихах, которые она пишет. Ведь каждый пишущий уверен, что все, что он написал — само совершенство. Я вспоминаю рассказ женщины, которая в семь лет сочинила стихотворение, от гордости за которое чуть не сошла с ума, а потом с облегчением выяснила, что эти стихи написал Александр Пушкин.

С Ларисой Быковой мы договорились встретиться на нейтральной полосе, в скверике бывшей сельскохозяйственной выставки, тем более что жила она в двухстах метрах от этого сквера.

Лариса Быкова стояла понуро, как увядший в жару цветок.

— Здравствуйте, мы с вами уже встречались?

— На автобусной остановке, и не раз, — улыбнулась Лариса, но ее улыбка показалась мне несколько вымученной. — Я чувствую, вы хотите наговорить мне кучу гадостей, если так, лучше не сегодня. Узнав о нашей встрече, от меня сбежал муж. Он у меня ревнивец, каких свет не видывал. Я уверена, что сейчас он наблюдает за нами. Может даже в одно из окон сельскохозяйственного института.

— Теперь уже бывшего, — улыбнулся я, искоса обшаривая четыре окна, вырубленные в торце окрашенного в желтый цвет здания.

Женщина уже не напоминала мне увядший в жару цветок. Ее лицо вспыхнуло ярким румянцем, — так ей было стыдно за подсматривающего за нами мужа.

Понимая, что в любую минуту дикий мустанг может выпрыгнуть в окно и прискакать к нам на одной из четырех своих конечностей, чтобы надавать мне пощечин, я протянул Ларисе тетрадку с ее стихами, держась при этом от нее на приличном расстоянии. После этого я предложил ей пройтись до автобусной остановки.

— Вы так ничего и не скажете о моих опусах?

Я заглянул в ее широко распахнутые, слегка заплесневевшие от постоянной слезоточивости глаза, и, кивнув в сторону института, предложил поговорить о стихах позднее, когда она наладит отношения с мужем.

— Ожидание агрессии со стороны вашего ревнивого супруга, не лучший повод говорить о поэзии. Это не даст мне сосредоточиться, — заявил я, отметив про себя, что не такая уж и красавица эта самая Лариса Полякова, чтобы ревновать ее к каждому пограничному столбу. «Пограничный» здесь слово не совсем случайное, это, пожалуй, единственный образ, врезавшийся мне в память при чтении стихов порабощенного ревностью мужа поэта.

Расставив пограничные столбы,

Муж запретил мне — от и до —

Писать — ни слова о любви,

А только про детей и дом.

Совмещенное «с домом от и до» мне понравилось, а «пограничные столбы» вызвали желание, во что бы то ни стало пересечь границу, истоптав вдоль и поперек нейтральную полосу, и прилепив ревнивцу увесистые ослиные рога. Хотя у ослов, как, впрочем, и у людей рогов не бывает, их можно сделать чисто символическими. Но заметив бегающие по сторонам глаза поэтессы, я потерял к ней, как к женщине, всякий интерес, а следовательно и боязнь преследования о стороны ее мужа.

Между тем я все-таки решился немного поговорить о ее творчестве.

— Вы правильно делаете, что нарушаете установленные мужем «от и до». Это говорит о вашей талантливости…

— Какие от и до? — ее огромные слезоточивые глаза выискивали в моем лице насмешку.

— Как какие? Муж запретил вам «от и до» писать стихи. Забыли что ли о пограничных столбах.

Мне не понравилось, что она хуже меня знает свои стихи, Когда поэт плохо ориентируется в своем творчестве с ним трудно разговаривать. Рецензируя творчество Ларисы Поляковой, краем глаза я наблюдал за темной фигурой мужчины в окне третьего этажа.

— Ваш муж, Лариса, неизлечимо болен. На мой взгляд поддерживать его силы можно только всячески нарушая установленные его ревностью границы между «от и до». Иначе он потеряет к вам всяческий интерес. Ведь, он импотент, верно?

На мгновение мне показалось, что еще мгновение и идущая рядом женщина вспыхнет алым пламенем. Огненный румянец залил не только ее лицо, но даже плечи и грудь.

Когда Лариса заговорила, в ее голосе слышались нотки еле сдерживаемого гнева.

— Вам доставляет удовольствие унижать женщину! Я была о вас другого мнения.

— Ну что вы, Лариса. Я просто предлагаю вам то, чего вам недопоставляет муж. Потайной ход за пограничные столбы, хотя ваши стихи и привлекли мое внимание именно этими «от и до».

У сына насморк, муж в обиде

На целый свет. Луну в окне

Однажды вечером увидев,

С ней говорил накоротке.

Как псу Луне он дергал уши,

Под хвост смотрел, хотел узнать,

Уж, не ко мне ли эта туша

Залезть пытается в кровать?

Сарказм достойный настоящего поэта, хотя в области мастерства, на мой взгляд, стихи заметно прихрамывают на левую ногу. Конечно, только в том случае, если посмотреть не них с позиций современной поэтики. В девятнадцатом веке даже у классиков встречались эпиграммы более неряшливые, как внешне так и изнутри. Установленные мужем ограничения оборачивались против него же. Отличительная черта всякого таланта — попытка вырваться из замкнутого круга, создать нечто новое, досель невиданное и хотя бы на время поселиться в этом ноу-хау. Или хотя бы раздвинуть горизонты того, что уже есть.

Чтобы как-то задобрить слегка уже посветлевшую лицом Ларису, я отважился на комплимент.

— Вы в своем творчестве неподражаемы. Мне нравятся ваши стихи, хотя не всегда удовлетворяет их исполнение. Но это не столь важно. Главное — семя, которому суждено дать плод, а оболочка дана только для того, чтобы мы, проглотив ее вместе с зерном, перенесли последнее в нужное для него место. Плохие стихи я бы не запомнил, а ваши, как видите, цитирую по памяти. Единственное, что мне не понравилось, ваша просьба не публиковать их даже под псевдонимом. Вы хотите ограничиться моими устными комментариями? Да, да, вы боитесь отрицательной реакции мужа на публикацию ваших стихов, я это прекрасно понимаю.

У мужа не заряжено ружье.

На девственной поверхности мишени

Пробоин нет, но тем сильней ожег,

Чем больше у мишени искушений.

Это же прямой вызов ревнивцу мужу. Если бы моя жена написала обо мне такие стихи, я бы в тот же день выбросился с пятого этажа своей квартиры. А ваш муж все это читает и, как ни странно, реагирует только простейшим образом — ревнуя вас к стрелкам, от одной мысли о которых воспламеняется ваша мишень. Вы или изменяли мужу, или настроены на измену.

Прочитав по памяти это четверостишие Ларисы я не мог понять, догадывается ли она сама о чем пишет. Или все ее творчество — это механическая игра в поддавки со своим талантом. А что в это время происходит и с ее мужем? Как еще можно истолковать эти стихи, если не впрямую — незаряженное ружье — его детородный орган, а опаленная страстью мишень — жаждущая оплодотворения женщина.

— Вы, Лариса, понимаете, о чем пишете?

Я еще раз прочитал четверостишие и до нее, кажется, дошло. Во всяком случае, дикая кровь заполнила все поры ее тела. Наспех перелистав тетрадь, она нашла страницу, в которую было вписано четверостишье и, вырвав страницу, разорвала ее на мелкие кусочки.

— У него нет доказательств, — выпалила она. — А вы извращенец, это надо же увидеть такое в обыкновенных охотничьих стихах.

Как я ни пытался увидеть в четверостишии признаки охоты за зверем с незаряженным ружьем, мне это не удавалось.

— Ваша тетрадь испещрена отпечатками пальцев. Скорее всего, это пальцы мужа, который упрямо ищет в стихах жены доказательств ее измены. Не лучше ли признаться во всех своих грехах и снять с мужа это его наваждение.

— Но я не грешна, я никогда ему не изменяла!

— А как же стихи. Я не верующий, но люблю иногда повторять библейские стихи: «И если ты смотришь на мужчину с вожделением, ты уже прелюбодействовала с ним в сердце своем».

Она была настоящим поэтом уже потому, что заметила стилевую неточность в цитируемом стихе Евангелия.

— Наверное, все-таки речь шла не о женщине, а о мужчине. И если ты смотришь на женщину с вожделением…»

— Какая разница кто с кем прелюбодействовал. Мы сейчас говорим о ваших стихах.

— Мне нужно сегодня же перечитать тетрадь. Вы увидели в моих стихах то, чего не видел никто. А что будет, если прозреет муж…

Я ни за что бы ни поверил, что женщины этой породы могут так стремительно бледнеть.

— Он убьет и меня и сына. Я давно заметила, что подозрение — конек, доставляющий ему истинное наслаждение. Когда он впадает в экстаз ревности, начинает чувствовать себя мужчиной. У него даже иногда кое-что получается. Поэтому я позволяю себе иногда выходить в стихах за рамки приличия. Вот стихи, которых нет в тетради, и которые я не отважусь прочесть мужу.

Ко мне приходит ночью он.

Не голубок, и не мужчина.

Я выбегаю на балкон,

Пылая с треском, как лучина.

Но, задувая пламя, он

Его сильнее раздувает.

Я выбегаю на балкон,

Когда огонь ослабевает.

— Догорай, гори моя лучина… Коротко и ясно — эротические женские сны в полнолуние. В то самое время, когда человеческий разум смиренно склоняется перед силами природы. Мне самому известно такое состояние тела и души, когда хочется выброситься из окна, только ради того, чтобы утешиться совокуплением со смертью.

Мы шли по тротуару на расстоянии вытянутых рук друг от друга. Обгоняющие и идущие нам навстречу люди видели в нас случайных попутчиков. На каждую мою попытку приблизиться Лариса реагировала предупредительным движением руки. Даже когда нас закрыла от института плотная стена кустарников и деревьев. Женщина делала это со знанием дела. На остановке к нам подошел мужчина с темным напряженно вытянутым лицом и пронизывающими клинками глаз. Он был на голову выше меня, и надвигался как бы сверху, угрожающе поблескивая фиксом в правом углу рта.

— Ну, и как… договорились уже?

Мне показалось несколько странным что при этой реплике лицо и тело Ларисы не приобрели выдающей ее волнение багровости.

— Это, Александр Александрович, мой муж, Сергей Сергеевич Поляков. Мы с ним договорились встретиться и поехать на оптовый рынок за продуктами. А вам спасибо за то, что прочли мою писанину, и честно высказались о ее достоинствах и недостатках

Она произнесла это бесстрастным языком педагога, читающего лекцию для присутствующего на занятиях инспектора.

Я подал ее мужу руку.

— Рад познакомиться, Сергей Сергеевич. По стихам ( я чуть не сказал «Ларисы») вашей жены я понял, что вы человек интересующийся не только политикой, но и поэзией. Мне импонирует так же то, что вы находитесь в оппозиции к правительству. Выходит, мы с вами единомышленники.

Вначале мне показалось, что Сергей Сергеевич не подаст мне руки, но моя льстивая речь произвела на него впечатление, и мы обменялись крепким рукопожатием. А поскольку речь зашла о политике и поэзии, муж Ларисы решил блеснуть познаниями в области литературы.

— Не все, правда, но некоторые стихи Ларисы доставляют мне истинное удовольствие. Например, эти:

Промчится ветер, пыль подняв с тропы,

Смешает ее с капельками пота,

Которыми с утра горят кусты

И пахнет наша жаркая работа.

Это даже не стихи, а картина, списанная с нашей дачной жизни. Натаскаешь воды для полива, вытрешь ладонью пот, и видишь, что пот это смешан с дорожной пылью. И чувствуешь при этом запах пота, понимаете?

На это стихотворение, если оно было в тетради Ларисы, я даже внимания не обратил. Но услышав стихи в исполнении Сергея Сергеевича, я испытал легкое волнение, хотя так и не понял, что именно в этих стихах так взволновало Полякова.

Ни на какую оптовую базу супруги Поляковы не поехали. Лариса все это придумала для того, чтобы как-то оправдать появление мужа на автобусной остановке. Иначе возникло бы подозрение, что он следил за женой, как оно в действительности и было. Лариса взяла мужа под локоток, и, слегка наклонив друг к дружке головы, они пошли по проулку в направлении улицы Демьяна Бедного.

Мимо, не заметив меня, прошел поэт Виталий Нефедьев, за ним, поздоровавшись, его жена Маргарита. Не думаю, что она выслеживала мужа, но душевное состояние Ларисы Поляковой опустило меня до уровня канализации, и я стал подозревать, в том числе и себя, в разлагающем общество заболевании подозрительностью. Совсем как в тридцатые и сороковые при товарище Сталине.

Во сне я изменяю мужу,

Он не ревнует меня к снам.

Страшась, что выплеснут наружу

Сны эротический Беслан.

Это было одно из лучших стихотворений Ларисы Поляковой и я не мог его не запомнить. Эротический Беслан воспринимается как ничем не ограниченное распутство, когда женщина готова переспать с первым встречным. Мне не давала покоя мысль: зачем Лариса дает читать подобные стихи мужу? Только ли ради возбуждения его плоти, ради холостого выстрела по самовоспламеняющейся мишени? Я пытался еще и еще раз вспомнить стихи из тетради Ларисы Поляковой, но память сохранила немногое. Это в двадцать лет я мог запомнить кучу стихов при первом их прочтении. В шестьдесят же меня увлекают не сами стихи, а вложенный в них подтекст. Я пытался выяснить для себя, расслабиться ли Лариса если я посягну на ее слепо воспламеняющееся тело.

Возникшее у меня чувство вины перед Сергеем Поляковым, не мешало мне думать о возможном прелюбодеянии с его женой. Мне нужно было разобраться, от кого из них, от мужа или от жены исходит сила искушения грехопадением, если, конечно, само существование греха, не оправдывает его перед людьми и богом. Ни что иное, как присущее нам чувство вины порождает понятие греха. Эта мысль в моем сознании была как-то связана с Евангелием от Матфея. Любые откровения пророков вызывают у атеиста не столько чувство протеста, только осознание того, что ни в какого бога сам этот пророк не верит. Поскольку всегда возникает желание взглянуть на высказанную мысль с обратной, темной стороны.

В те минуты я был твердо убежден, что любая моя попытка выстрелить по мишени, обречена на провал. К тому же меня интересовал не сам выстрел, а желание познать подлинный источник творческого вдохновения Ларисы Поповой. Что подпитывало ее, дух или тело? Или был еще один раздражитель — разлагающаяся на корню духовность современных видов искусства.

Несколько дней спустя я встретил Сергея Сергеевича в магазине «Нивана», — он покупал водку. Сам он был трезв, как стеклышко.

— Здравствуйте, Сергей Сергеевич.

— А, это вы! Здравствуйте. Не подскажете, какая из предлагаемых водок лучше?

— Все они из одного крана, но первой наполняется «Амур-река». Так утверждают мои друзья художники.

— Все то вы, поэты, знаете…

— Стараемся, Сергей Сергеевич.

Наверное, он ждал, что я поинтересуюсь если не здоровьем, то хотя бы творческими успехами жены. Но я сделал вид, что меня проблема творчества Ларисы не интересует.

Первым на эту тему заговорил он.

— Вы знаете, после вашей поддержки Лариса очень много пишет. Вы бы заглянули как-нибудь?

— Честное слово, некогда. Минутки свободной нет. Рукопись почитаю обязательно, но заходить к авторам дурная привычка. Это отвлекает от работы.

— Ну, тогда я вам кое-что прочту. Вы пока отоваривайтесь, я на крыльце подожду.

Выйдя из магазина, мы направились в сквер, к памятнику погибшим партизанам.

— Иногда мне кажется, я сам могу сочинить нечто подобное. Сейчас это со мной случается во сне. Я читаю стихи с высокой трибуны, а вокруг меня море людей. Но я ни разу не запомнил даже строчки из стихов, которые с таким упоением читал. Зато запоминаю стихи Ларисы. Они мне кажутся немного странными, даже не всегда понятными, но, как говорит жена, вся прелесть поэзии в ее загадочности.

Спасаясь от возможных унижений,

Я унижать других не тороплюсь.

Пусть униженье не самосожженье,

Не самобичеванье оно пусть,

Меня никто не убедит в обратном.

Но, унижаясь, мы возводим зло

На пьедестал преступного азарта,

И жаждем, чтобы в нем нам повезло.

На мой взгляд, в стихах Ларисы было больше риторики, чем поэзии, хотя я не помню случая, чтобы стихи с чужого голоса раскрывались для меня сразу и до конца. Видимо, и сам Сергей Сергеевич не считал эти стихи лучшими из написанных женой в последнее время. Поэтому, после непродолжительной паузы, видимо выбирая в уме, какое из стихотворений может произвести впечатление, прочел:

Моя душа, засыпанная снегом,

Пусть холодна, но столько блеска в ней,

Что я сама кажусь себе побегом,

Пробившимся от солнечных корней.

Было от чего раскрыть рот и за что пожать руку Сергею Сергеевичу. Как-никак он был главным вдохновителем жены на создание этих стихов. Я даже отважился передать поклон Ларисе, что несколько насторожило мужа. Расслабился он, когда я назвал стихотворение Ларисы образцом светлой лирической поэзии в наше заполошное, мрачноватое время. Он принялся настаивать, чтобы я пошел с ним и все это сказал жене, но я отказался. Боялся нарушить установившееся в семье равновесие между силами духа и тела.

Впрочем, не только это послужило причиной отказа. В темных закоулках моей души уже жила, самому мне неприятная, зависть к Сергею Сергеевичу. Он научился держать жену в узде уже тем, что она принимала за счастье благосклонное внимание мужа к ее творчеству.

Иногда мне все же казалось, что это не так, что мир в семье Поляковых поддерживается не бурными излияниями духовности Ларисы, а похождениями ее тела в те редкие часы, когда ей удается вырваться на свободу. В последнее время я стал частенько встречать ее на рынке. Проследив, я заметил, что Лариса Полякова регулярно заходит в один из ларьков, где овощами и фруктами торгует симпатичный китаец с улыбкой Джоконды. Она приходит на рынок с утра, когда людей там не особенно много, а китаец закрывает дверь изнутри и открывает, несмотря на стуки покупателей, только после того, как раскрасневшаяся от покупок, Лариса птичкой вылетает из магазина.

Однажды я все-таки застал их врасплох. Увидев меня, Лариса приобрела окраску покоящихся на прилавке томатов, а когда я вышел, догнала, и попросила не говорить обо всем, что видел мужу.

Мне было слегка обидно, что мне она предпочла торговца фруктами из сопредельного государства, и радостно от сознания, что я оказался прав. Ведь, усмирив плоть, она погребла бы свою духовность под бытовыми ссорами и распрями с мужем. А так она спасла свою поэтическую душу, поскольку существует неразрывная связь между этими двумя источниками наслаждения жизнью, как на земле, так и в небе.

Лариса до сих пор бегает в магазинчик к китайцу, а Сергей Сергеевич иногда читает мне стихи своей одаренной супруги.

В просветы между пальцами зеленым

Увидеть мир тебе не суждено,

Не суждено увидеть обнаженным

Моей любви тончайшее звено.

Цепь разорвать, что может быть печальней

И проще, только руку протяни.

В просветы пальцев не смотри ночами

На брошенные под ноги огни.

Тончайшее звено их любви может оборваться в любую минуту. Не важно кто из них его оборвет, муж или жена. Я никогда не скажу мужу, что сила творчества — в неделимой связи духа и тела. Только дополняя друг друга, они способны создавать миры, на которых покоится любая религия, как и любое отрицание религии. Ведь все, что мы видим вокруг себя и в себе, было когда-то создано человеком.