ПРОГОН ПЯТЫЙ

 

Зыков в баню приглашает:

Не завшивели пока,

Пропесочить разрешает

Доке Зыкову бока.

Рожа, как у бегемота.

Челюсть сдвинута вперед,

По цехам лесозавода,

Зыков в сауну идет.

Растопырены колени,

Два значка на пиджаке:

“Знамя   красное” и “Ленин

В шалаше” на ветерке.

Чонкин, в бога и в печенку

Демократов костеря,

Тащит в сауну девчонку.

Чтоб не тратить время зря.

“За стриптиз наличкой платят, —

Намекает бабья рать,

—Не снимай, Надюха, платье.

Пусть отвалит сотен пять?”

Надя, грудь ладонью гладя,

Улыбается в ответ:

“Дядя Зыков все уладит,

Для того ему и даден

Был когда-то партбилет.”

Надин муж наливку глушит

Под корейскую лапшу.

Он в Чечне обезоружен:

“Я теперь в дерьме по уши,

Потому, — мол, — и глушу...”

Надя баба с прибабахом.

Оставаться на бобах

Ни к чему такой девахе,

А деваха... просто, ах!

Удивительное тело,

Не найти лица свежей.

Занимается отстрелом

Самых преданных мужей.

Собирают жены зелье

Приворотное в подол,

Обещают за везенье

Сделать Наде произвол.

Чонкин в сауну девчонку

Тащит, душу потроша.

За стриптиз девчонке Чонкин

Не заплатит и гроша.

В беды женщины вникает,

Понимает что к чему.

Потаскушка молодая

Очень нравится ему.

Зыков, сауне “осанну”

Сотворив, толкает дверь.

“Я, — кричит, — тебя достану,

Так что, девочка, в нирвану

С Ваней Чонкиным не верь!”

В коридоре бар и море

Катит волны по стене,

С этим морем Зыков спорит,

Угорев на валуне.

Этот незамысловатый

С ватным облаком пейзаж,

А под ним отдельно взятый

Астенический типаж

Отрезвил меня немного.

Я подумал: вот оно,

Попирающее бога,

Деревенское звено.

 

У гарсонши шея тоньше

Чем у Чонкина клинок.

Ледяным пивком гарсонша

Наполняет кружки впрок.

Пива выпили. В простынки

Завернувшись, под хмельцом,

Бегло делаем прививки

Наде разовым шприцом.

Зыков ржет, мелькает жопа

Как вибратор взад-вперед.

Приобрел хороший опыт, —

Нам его передает.

Чонкин сунулся стыдливо.

Сунул, вынул и... бежать.

До того была красивой

Леспромхозовская блядь!

У Кочковского от страсти

Закружилась голова.

 

Называет Надю Настей,

С польским путает слова.

Превратил ее в лежанку.

Обслюнявил ей живот,

И сует свою поганку

Ни куда-нибудь, а в рот.

Та хохочет: “Чем не кочет?

Красный гребень на башке.

Видно, след оставить хочет

От укуса на кишке!”

“Заплачу, — кричит Кочковский.

—Я Надюхе заплачу.

Миллиона два в рассрочку,

Если это получу?.

“Утоли его печали, —

Зыков Наде говорит.

—Заскучает и отчалит,

Но делянку застолбит.

Мужику, как псу, охота

Бросить метку на меже,

Жаль что этакого черта

Констатация аборта

Не касается уже.”

 

Надя языком не жалит,

Не стреляет. И не лжет.

Надя просто хулиганит,

Просто весело живет.

На Руси подобных женщин

Забивали кнутовьем,

Дабы дьявольские вещи

Не впускали в мирный дом.

Попадет к такой женатик —

От присухи не уйдет.

Вот и бегает и платит,

Конопатит ей живот.

 

Одиноким бабам, дабы

Во все тяжкие не впасть,

Надо ездить по ухабам,

Укрощая тряской страсть.

Скажем, на велосипеде, —

Как иные на коне:

Едет, едет, едет, едет.

Надя милая ко мне.

Прикатила возбужденной.

Налетела, как волна.

На какой ей дьявол жены,

Если женщина одна.

Если нужен ей ядреный

Корень-шкворень-одолень,

Если дьявол Надю гонит

С незнакомцем под плетень.

Заведет вполоборота,

Утолит не только страсть,

В шлюхе есть такое что-то,

Что не даст тебе упасть.

Даже мертвого поднимут

Встряски-ласки — высший сорт.

Сраму падщие не имут.

Кто добрался тот и пьет.