ПРОГОН 1

Одинокая мамаша,

У которой дочка Маша

И Георгий—кот, жила

Не за счет подхалимажа,

А за счет перепродажи

Тех товаров,

что однажды

Из Китая завезла.

У нее разрез на юбке,

Оголивший полбедра.

Как увидел её губки,

Захотелось в номера.

Сердце, будто от ожога,

Захолонуло в груди.

На меня взглянула строго:

—Что уставился? Иди...

Сердце плавилось от боли,

От желания спросить?

—Разрешите ваше поле

Нынче ночью оросить?

Разрешите за калиткой,

Где сирени и овсы,

Испытать себя под пыткой:

Юбку сбросить и трусы?

Так иду за бабой следом,

Думу думаю свою,

Не надеясь на победу

В этом яростном бою.

Вдруг, у старого подъезда,

С матюгами на стене,

Эта самая поэза

Обращается ко мне:

—Что прилип,

как кот до сала,

Нежели хороша?

Нежели девок мало,

Непутевая душа?

Заходи уж, потолкуем,

Крендель с маслом пожуем.

Этот мир непредсказуем,

Мир, в котором мы живем.

По ободранным ступеням

На седьмой этаж взошли.

Дверь открыла,

в помещенье,

Кроме кошки, ни души.

—Ты запомни,

друг мой Саша,

Я уже немало лет

Одинокая мамаша.

Нынче Маши дома нет.

Не какая-нибудь шлюха.

В положении таком,

Мужики ко мне, как мухи,

И под юбку прямиком.

У меня их много было,

Ты, дружок, не обессудь.

Тот, которого любила,

Ходит-бродит где-нибудь.

Наплевать ему на Машу,

На квартиру, на семью.

Превратила я в парашу

Эту самую мою...

Хохотнула, том со стула

Маяковского смела,

Вопросительно взглянула

В голубые зеркала:

Золотое побережье

Желтым пухом замело.

Облетел его прилежно,

Припадая на крыло.

Целовал глаза и губы,

Аромат волос вдыхал.

Кто запутал наши судьбы,

Обкорнал какой нахал?

Я в хорошее не верил,

Слыша звяканье ключа.

Дребезжал мужик за дверью,

По-хохлацки лопоча.

Я и Рита — два бандита,

Ловко прыгая в штаны,

Были сдержанно сердиты

И немного смущены.

Рита:

—Что бы ни случилось,

От меня не уходи.

Будь мужчиной,

Сделай милость,

Сгоряча не осуди!

Я плечами пожимаю,

У меня душа болит:

Не успел такую кралю

Оприходовать, бандит.

Рите дерзко отвечаю:

—Я в тебе души не чаю,

Если не уговорю,

От отчаянья сгорю.

Говорю ей, скорчив мину;

—Приспусти свою штанину,

Я на счастье ль, на беду —

Золотые мхи раздвину

И губами припаду...

Потеряв приличья меру,

Я лампасы приспустил

И лохматую пещеру

Поцелуем угостил.

Языком пошарил властно,

Потрясенья не тая,

Прямо в рот струю оргазма

Рита впрыснула моя.

Тонким стоном наслажденья

Расколола тишину,

И шарахнуло за дверью,

Как шрапнелью: —Ну и ну...

Привела себя в порядок,

Отодвинула засов.

Человек туманным взглядом

Отзывается на зов.

—Чонкин, ты меня учуял,

К даме сердца прискакал?

—Я у Риты заночую, —

Заявляет мне нахал.

Чонкин выругался матом,

Но в бутылку не полез:

—Ты известен нам, как автор

Эротических поэз.

Не скажу, что заводные,

Но читаются легко.

Обещаю чаевые

На кукиш и молоко,

Если новую поэзу

Накропаешь обо мне,

Я мгновенно с Риты слезу,

Успокоенный вполне.

Опиши картину эту,

Как положено поэту...

И ныряет Чонкин мой

В золотой лампас рукой.

Женщину, губа не дура,

С топчана, как ветром, сдуло:

—Ты, приятель, не дури!

Как бы жизнь не повернула,

Я фанатам от загула

Не гожусь в поводыри.

Уходи ты ради бога,

Все былое позади.

У меня своя дорога,

Ради бога, уходи!

Двухлинейкою гляделки

Упираются мне в лоб:

—Понимаю, если б целка,

А за шлюху драться что б?..

Понимаю, что поэты —

Малость чокнутый народ:

Им бы гордые сонеты

Петь о женщине взахлеб.

Понимаю, понимаю,

Понимая, ухожу...

Я чуток поэтов знаю,

Я немного погожу.

Он поэзу накропает,

Накропает и растает.

Если оплодотворит,

Стать женой уговорит.

Полнота — твоя обуза,

Приплюсуешь к дочке пузо,

Располнеешь от родов

До шестнадцати пудов...

Хохотнул аника-воин

И ушел, побеспокоив

Шторки-сборки на окне.

Затолкав засов рукою,

Рита бросилась ко мне.

Юбку на бегу срывая,

Молодая, золотая,

Грудь — прелестнее луны.

Я прижался и оттаял,

Ей смеяться не мешая

И снимать с меня штаны.

Ой, ты, Рита, моя Рита,

Золотистая коса.

Все дурное позабыто,

Все дурное шито-крыто,

Только синь сосет глаза.

От твоей улыбки — блики,

Как кувшинки, на воде,

От улыбки закавыки

И в душе, и кое-где.

А из Риты, как молитвы,

Льются нежные слова:

—Мой хороший, знаменитый,

Золотая голова.

Оробел, когда от вопля

Зазвенели в окнах стекла.

Раз пятнадцать потекла,

У меня душа промокла

От утробного тепла.

И уже, не зная броду,

Милой женщине в угоду,

Свой звенящий агрегат

Я вогнал в пещеру, сходу

Впрыснув в Риту полк народу,

И свалился на кровать.

В ожиданье урожая,

Свою душу обнажая,

Всю вселенную объять

Я хотел, соображая,

Что не блядь она, а мать;

—Рита, девочка родная...—

Продолжая повторять.

Повезло мне. Я не помню

Чем закончился загул.

Посади в каменоломню,

Я бы буем, а не ломом.

Стены каменные гнул.

Ни усталости, ни мысли

О немыслимой любви,

Только звезды-обелиски

Лучшим воинам земли.

Только вздохи, только ахи,

Рифмы, но не на бумаге,

А в звенящей голове,

Как росинки на траве.

—Оставайся, — предложила,

Что-то милое меля.

У меня вскочила жила,

Рита жилу обслужила,

Нежность с дерзостью деля.

За лавчонкой встретил Чонкин:

—Сбил оскомину, поэт?

Зафрахтуй себе девчонку

И живи хоть двести лет.

Не прибился к бабе дабы,

Посоветовать хочу —

Передок у бабы слабый,

Отвернешься, я вскочу.

Я верчу ее ночами,

От восторга хохоча.

Не крича, как вы кричали,

А по-старчески ворча...

Я отвел его в сторонку,

От чужих подальше глаз:

—Помолчи-ка, друг мой, Чонкин,

Говорю в последний раз.

Заикнешься — обожжешься,

Мужичок я заводной.

Ты со мною не дерешься.

Хоть и держишь хвост трубой.

—Из-за бабы драться дабы,

Надо бабу эту знать. —

Я схватил его за жабры

И давай его пинать:

—Сука буду, не забуду,

Злой обиды не прощу,

На земле служенью чуду

Только людям по плечу.

Ты же, Чонкин, мужичонка

Из отпетых торгашей.

Что для Чонкина девчонка?

Не мешок монеты звонкой,

Так — копилка для грошей.

В половую щель бросаешь

Ты монеты не свои.

Чаем Риту угощаешь,

Кренделями, а на чьи?

Зачехлил в лампасы Риту,

Ходит ящик динамиту,

Ну, а ты — бикфордов шнур —

Заарканиваешь дур.

Чонкин молча удалился.

Если даже обозлился,

То достойно промолчал.

Он впустую не ворчал.

За лавчонкой встретил Чонкин

Остролицую девчонку.

Симпатична и стройна,

Глазки строила она.

Чонкин руку под юбчонку

Сунул, славную попчонку

Ловким жестом оценил...

Тут такой-то мужичонка

Драку с Чонкиным-волчонком

За девчонку учинил.

Кулаком в печенку Чонкин

Мужичонку убедил

Не вступаться за девчонку,

За девчонкой Чонкин бдил.

Мужичек в крючок согнулся,

Гадким словом поперхнулся.

Чонкин выругался зло:

—Что вы лезете к Марусям

Если им не повезло?

Будет Чонкин без работы,

Полегчает, что ли, им,

Если ходят идиоты,

И в глаза пускают дым?

Я бывал в Афганистане,

У Дудаева в плену.

Отпустил меня Дудаев:

—Ваня Чонкин? Ну и ну...

Я приехал, тут потеха.

Дома мне никто не рад.

—Ты зачем сюда приехал? —

Ветераны говорят.

Не от мудрого начала

Я в дерьмо по уши влез,

У отца мово, Ивана,

За плечами Днепрогэс.

А у Чонкина шапчонка

С пулей-дурой у виска,

И любимая девчонка

К помешательству близка.

Громыхнул о пол протезом,

Встречной бабе подмигнул,

И довольно-таки резво

Через ров перемахнул.

Как-то точка общепита

Проявила интерес,

Пригласив меня, пиита,

Для прочтения поэз.

В доме отдыха “Таврида”

Состоялась панихида

По Советам. Торгаши

Веселились от души.

Приняла — дитя бюджета –

Синеглазая Жоржетта:

Кольца, серьги, жемчуга,

В узких туфельках нога...

Женщина на загляденье,

Не какая-нибудь блядь:

—Для поэта вдохновенье

Надо организовать.

Звонко хлопнула в ладоши,

И угодливый гарсон

Усадил меня к Тотоше —

Кружева вокруг кальсон.

Мне Тотоша поклонился.

Тут, откуда ни возьмись,

Появляется актриса,

Не актриса, а каприз.

Отклонение от нормы,

Чудо-юдо-вэпэша.

Будто триста лет знакомы,

Улыбаясь, подошла

—Я Карина-дар-Валдая,

Рядом с вами посижу,

Неприветливых облаю,

Компетентным угожу.

Прилепилась на колени,

Райским духом обдала,

От ресниц упали тени

На гляделки-зеркала.

Долго под аплодисменты

Торгашам читал куплеты,

Намекая на интим,

В ожидании момента —

Эстафету сдать другим.

Опьяненье от актрисы

Дар-Валдая отошло,

Я привел в порядок мысли

И подумал: “Хорошо.

Пригласили не случайно...

Да и публика не та.

Уж не Чонкин ли тайна

В этом деле заперта?”

От Карины-дар-Валдая

Я устал смертельно, зная,

Что пониже живота

У актрисы пустота.

Легкое прикосновенье

К ее персям и перстам

Никакого потрясенья

Не фиксировало там.

Торгашам кричу: — Привет!

Аплодируют в ответ.

Дар-Валдая отстраняю,

Улыбаюсь кружевам,

Прямо к выходу шагаю,

На виду почтенных дам.

А за мной — дитя бюджета —

Синеглазая Жоржетта:

—Вы уходите? Куда?

Дар-Валдая песня спета,

Это понял я тогда.

Догнала меня, а руки —

Прямо в брюки и орет:

—Я тебя, при этих суках,

Суну в рот, как бутерброд?

—Не шути, — сказал актрисе,

Успокойся и пойми.

Уважаю в этой жизни

Я общение с людьми.

А поэзы? Что поэзы!

Если сердцу позарез

Нужен крохотный отрезок

От дурных моих поэз,

Я прочту поэзу эту

И за новую возьмусь.

Надоело мне, поэту,

Воспевать святую Русь.

Прощевайте, меру знайте

В отношениях с людьми.

Напоказ не выставляйте

Украшения свои...

Я ушел. Стоял в сторонке

Друг мой Чонкин и курил.

Я не знаю, кто он, Чонкин,

Коммерсант или дебил?

Шляпа с Чонкина-джигита

Сбита в драке площадной.

Понимаю, что не Рита,

Не она тому виной.

Понимаю, что бываю

К человеку нетерпим,

Коммунистами пугаю:

Вдруг опять не устоим?

Вдруг Володя Жириновский

Повернет Россию вспять,

И придется нам геройски

За Россию умирать?

Недодумает Явлинский,

С демократами порвет,

Рот Зюганову по-свински

Райским яблоком заткнет.

Люди, Ельцина позоря,

Скажут: — Боря, ты не прав...

И уйдет в отставку Боря.

Для одних уйдет — героем,

Для других изгоем став.

Ну, а Чонкин? Что мне Чонкин?

Чонкин — он не пропадет.

Он найдет себе девчонку

И запустит в оборот.

Он продаст ее за доллар,

А заплатит ей гроши,

Но зато нажрется вдоволь,

Насмеется от души...

Раньше было шито-крыто,

Коммунисты-кобели,

В жарких саунах закрытых,

Комсомолочек гребли.

Разве юные студентки

Не решались на позор,

Чтоб доцент-зануда к стенке

Их вопросом не припер?

Ничего не изменилось.

Так что, Чонкин, извини,

Если баба заголилась,

Ей нужны поводыри,

В мире бизнеса и грязи.

Так что, Чонкин. озоруй,

Если бабе нужен праздник,

Ты его организуй.