14. Уличные песни Тэреня Масенко

С одной стороны мы якобы возрождаем православие, с другой начиняем этот слоеный пирог многоженством, в сочетании с голубыми, лесбиянками и прочей нечистоплотностью. Ничего страшного, если исповедуя православие, вы будете жить по законам шариата. Главное, чтобы у вас в начальной стадии хватило средств на содержание гарема. Потом можно будет продавать своих детей в публичные дома и за счет этого пополнять казну. Слишком строптивых придется кастрировать и посвящать в евнухи, ведь надо же кому-то присматривать за гаремом. Кто-то даже уверен, что подобный Домострой возможен не только в России, но и во всем мире. Человек научился выкармливать животных на мясо, разводить рыбу, как заливное к столу, а теперь ему человечинки захотелось. Опять пресловутая пословица: «Одному бублик, а другому дырка от бублика». Уроки истории забываются быстро, но это вовсе не значит, что они не повторяются.

Помню, мальчишкой лет восьми повезла меня мать на Макеевскую барахолку. По пути наставляла: «Только ни на шаг не отлучайся, цыгане и греки воруют детишек, особенно таких кудрявых». На пути к рынку мы прошли сквозь строй калек, многие из них играли на любимых музыкальных инструментах и пели душещипательные песни. Из рассказов вернувшихся с фронта солдат я знал, что армия это большая клоака, где командиры издеваются над подчиненными и за любую провинность готовы с них сто шкур содрать. Многие из звучащих на рынке песенок я знал наизусть, и поэтому твердо следовал материному совету: крепко держаться за ее руку. Меня не остановил даже человеческий обрубок с распахнутым ртом, настоящих граммофон, из которого доносились хриплые слова песенки:

Это, доченька милая, папа,

Это папа, малютка, не твой,

И вонзила ножом в свою дочку,

Только доченька вскрикнула: Ой!

Мне было до слез обидно за маму, которая вонзила нож в свою дочку, но, помню, я мучительно сожалел, что фронтовику, заявившему маме: « А ребенка должна ты убить» не оторвало на войне не только конечности, но и его мерзкий язык. Тогда я впервые понял, что в кишащем муравейнике базара разгуливают особи, готовые не только обмануть, но и убить человека. Человека вообще, но не меня. Тогда же на рынке я услышал песенку, которая заставила меня усомниться в том, что армия — это диктат старшего над подчиненным. Песенку эту нахально распевал грязный мальчуган лет двенадцати, с которым мы позже познакомились и даже подружились. В песенке много матерных слов, поэтому я привожу ее здесь в сокращенном и несколько измененном варианте.

Как-то раз на бастионе,

В тишине ночной,

На посту в дивизионе

Свистнул часовой.

Этот звук протяжный, звонкий,

Порчу атмосфер,

Услыхал по телефону

Унтер-офицер.

Как ты смеешь гад негодный

Жалкий идиот,

Испускать из своей морды

Сероводород.

Собралися офицеры,

Стали обсуждать,

Били, били, присудили

Его расстрелять.

Господа ж вы, офицеры,

Надо ж толк иметь,

Разве скащзано в Уставе,

Что нельзя свистеть.

И на утро офицеры

Злобу затая

Все Уставы перерыли

Нету ни черта.

И с тех пор в дивизионе

Слышно за версту,

Как воняют часовые

Стоя на посту.

Тогда я понял, что в армии все-таки существует какая-то справедливость, что там есть Уставы, которые предписывают офицерам правила общения с солдатами. Чего не скажешь о современных чиновниках на всем постсоветском пространстве. Чтобы посетители не мешали их пищеварению, чиновники отделываются от них одной фразой: «Это ваши проблемы!» Вам нужна справка с печатью, чтобы оформить в собственность сотку земли. Справку возьмите, но печати мы не ставим». «А кто ставит?» «Этого мы не знаем». И, поверьте, никто на всем постсоветском пространстве не знает, кто ставит нужную печать, пока кому-нибудь из чиновников не предложишь сотню зеленых. Тогда он вспомнит, что печать-то в его кармане лежит». И это при зарплате, которая бедному учителю или крестьянину и не снилась.

Находясь в 1961 году в отпуске на 120 суток (за хорошую службу), прочитал в “Комсомольце Донбасса” два стихотворения неизвестного мне доныне поэта Тереня Масенко. Первое было в две строфы:

Здравствуй чужая милая,

Та, что была моей.

Как бы тебя любил бы я

До самых последних дней.

Прошлое не воротится

И не поможет слеза,

Поцеловать мне хочется

Дочки твоей глаза.

Позже к этому стихотворению (не знаю автор или кто-то другой) дописали еще три строфы и получилась песня, которая почему-то стала дворовой. Ее текст опубликован в сборнике “Уличные песни” серия (Устами народа), изданном московским издательством “Колокол-пресс” в 2000 году. Кстати в той же подборке Тереня Масенко было опубликовано еще одно стихотворение:

Эх брат, очи у нее,

Что за очи!

Вспыхнут — небо озарят

Темной ночью.

Не с калиной налитой,

Не с березой

не сравнить ее лицо,

Ее косы.

А в студенческой гурьбе

Утром рано

В мою сторону она

И не глянет,

В парк одна она идет

Торопливо,

Может кто-то ее ждет

Там счастливый.

Ну, а вдруг никто не ждёт,

Кто осудит,

Вот возьму, да подойду,

Будь что будет.

Записываю так, как сохранила память. И верю, что этим стихам тоже суждено стать уличной песней. Потому что написаны они без зауми, как и должен писать поэт.

Кстати о уличных песнях. Недавно в “Хабаровском экспрессе” прочел, что песня “Ой мороз, мороз, не морозь меня...” написана в 1956 году под Владивостоком и якобы в соавторстве с Владимиром Высоцким. Быть может это и так, но за праздничным столом эту песню мать с подружками пели еще в сороковые роковые.