40. Послевоенная камса

Современная Америка не что иное, как разбойник при большой дороге, ограбивший народы уже самим своим существованием. Это паук, оплетший паутиной мир, и чем больше стран вялится в его сетях, тем лучше его самочувствие.

Свалив сказочку об империи зла с больной головы на здоровую, пройдоха Бзежинский спровоцировал целую серию локальных войн, единственная цель которых — развал Советского Союза, единственного государства, которое могло дать бандитской Америке по рукам, а то и отшлепать по сытой заднице. Но сегодня Россия уже сама подвяливается в уготованной ей паутине. Ее расчленяют на лакомые кусочки, а ее правительство визжит от удовольствия, поскольку ему ввели в кровь обезболивающее средство в виде ядовитой заморской зелени.

Моя ненависть к Ельцину не настолько глубока, чтобы я смог сконцентрировать свою волю для его уничтожения. Когда-то я сам, раскрыв рот, ратовал за демократические преобразования, наивно веря в лозунг Максима Горького: «Человек — это звучит гордо». Точнее было бы сказать: «Человек — это звучит подло!» Борис Николаевич дальше горлышка бутылки ничего не видел. Он влюбился в Америку сразу после того, как увидел ассортимент вин и примочек с похмелья. После этого, Россия, как государство, для него уже не существовала. Он присоединил ее к долларовой трубе, чтобы никогда больше ни ему, ни его большой семье не страдать от дефицита забугорных деликатесов. Так и хочется в связи с этим воскликнуть:

— Будь проклята земля, рождающая чудовищ!

Но ведь и я одно из этих чудовищ, наивное дитя, ослепленное блеском ничего не стоящей мишуры, имя которой — американская демократия.

Мы ищем славы? Этот грех

Разделим вместе —

Идущий к славе человек

Не знает чести.

Это Ницше, в моем переводе. До меня переводчики переводили стихи, как обращение философа к собеседнику: «Ты ищешь славы?» Но Ницше тем и велик, что все грехи мира брал на себя.

Поэтому возомнивший себя «святым» президентом, Борис Ельцин потерял честь в ту минуту, когда отдал приказ во имя личных амбиций расстреливать Парламент. Тем самым он объявил себя вне закона, хотя бы потому, что сам пришел к власти путем преступных махинаций.

Но я отвлекся от поэзии, уйдя в политику, а политик из меня никудышный. Как, впрочем, и философ. Я прекрасно понимаю, что, пытаясь анализировать деяния политиков, становлюсь чванливым, как любой из них. Значит, меня тоже предостерегал Ницше от разрастания вширь:

Не раздувайся слишком вширь:

Кольнут — и лопнешь, как пузырь.

А вот в связи с Ельциным мне вспоминается мысль философа, которую он адресовал самому Господу Богу: «Богу, который любит, (а Бог, как мы знаем, — это любовь). Так вот «Богу, который любит, не делает чести заставлять любить Себя. Он скорее предпочел бы быть ненавистным». Быть может именно этого и добивался Борис Николаевич. Следовательно все, что он делал, делал с искренней любовью к народу. Но зачем тогда ему нужны были любимчики в виде Березовского Чубайса, и иже с ними?

Сегодня в поэтическом балагане Хабаровска поэтов больше, чем во всех регионах России, включая и Москву. Исключение составляют разве что поэты «Нашего современника». Оно и понятно, ведь во главе журнала стоит поэт, который всей своей жизнью утверждал гражданственную позицию, от которой, правда, чуть было не отказался:

Добро должно быть с кулаками,

Добро суровым быть должно,

Чтобы летела шерсть клоками

От всех, кто лезет на добро.

Но добрую в своей сути идею социализма мы так и не смогли защитить. Ее растащили по клочкам тщеславные и прожорливые политики из низов, те самые, которые из грязи… Остается только надеяться, что все это еще повторится.

Иногда мне вспоминаются стихи, которые, однажды мелькнув в сознании, за неимением бумаги и пера, канули в Лету. Приведенные ниже я не смог записать при восхождении на вулкан «Медвежий», на острове Итуруп:

Неужто в памяти погаснет,

Как мы голодные с утра,

На Шикотане сайру в масле

Без хлеба ели на ура.

Она была свежа, душиста.

Она творила чудеса,

Совсем как эта — «Смерть фашистам —

Послевоенная камса.

А девушки, что нас кормили,

Смеялись, сидя на песке

О чем, не помню, говорили,

Но только нет, не о тоске.

То было ужасное, и одновременно прекрасное время службы в Тихоокеанском флоте. МТДК-113 отсчитывал мили вокруг Сахалина, облизывал выпадающим языком берега островов Курильской гряды, болтаясь в водах Охотского моря, особенно вблизи Большого Шантара, где офицерам удавалось всласть поохотиться на уток.

«…нынче нет уже гения без базарного крика и осиплости». Кто и в каком веке это сказал? Конечно, Ницше о нравах своих соплеменников. А попади он в наш век, с его неисчислимыми телеканалами, где, раздевшись до трусов, мужики суют под резинку руки, и занимаются онанизмом на виду у миллионов зрителей. И при этом ржут, как мустанги, а придумщик этого спектакля, человек, в общем-то, неглупый, стыдливо отворачивается от им же организованного действа.

А как же иначе, скажете вы, журналисту как-то нужно зарабатывать на жизнь и при этом не потерять лица.

«Для мыслителя настали скверные времена: он вынужден учиться между двух смежных шумов, находить свою тишину и притворяться глухим, покуда и сам не оглохнет».

Что поделаешь: опять Ницше! Не подумайте только, что Ницше — мой Бог, нет, я сторонник многобожия, но слабость питаю к мыслителям еретикам. Уважая их за отвагу, и за умение противостоять шайке религиозных шарлатанов, узурпировавших власть, насильно выдворяющих инакомыслящих на виселицы.

Что я могу еще сказать о поэте Игоре Лядове? Лицо его было сплошь в рубцах, возможно от ожогов. На шее — следы от выболевших фурункулов, на подбородке, ближе к гортани, слегка багровеющий при разговоре шрам недавнего разреза. В общем о подводных камнях жизни этот человек знал не понаслышке. И хотя мне тоже довелось побывать в железных руках прогресса, следы его объятий были надежно скрыты ловкими руками докторов. Правда, прежде чем сунуть в пекло голову, я предоставлял чертям прогресса возможность познакомиться с моими ягодицами.

Лядов же, как он сам утверждает, всегда совал куда не следует свой дважды перебитый собутыльниками нос. Если кому-то хочется поближе познакомиться с жизнью Игоря Лядова, советую хотя бы бегло прочитать повесть Михаила Рубальского «Вся жизнь через стакан», опубликованную в пятом и шестом номерах Экумены. Странно, но ни Рубальский, ни Лядов при столь интенсивных возлияниях алкоголиками не стали. Одного этого достаточно, чтобы им при жизни слагали оды и ставили бюсты вблизи низкопробных забегаловок. Чтобы у современных поэтов язык не поворачивался сказать: «Есенин и Твардовский тоже были алкоголиками». Нашли чем гордиться! Жорж Сименон, создатель комиссара Мэгре, тоже любил приложиться к рюмке, но при этом, как утверждают современники, имел более десяти тысяч любовниц. Француженки от него в восторге. Они провозгласили его фаллос Золотым, не забывая при этом, что он написал более трехсот романов. Недавно по телевидению некий комментатор утверждал, что в России появились писательницы по силе таланта равные Сименону. Эти женщины пишут по пять-шесть романов в год. Правда ни единого из написанных ими романов я так и не осилил. Читать эти романы все равно, что углубиться в заросли заброшенных дачниками участков. Кроме раздражения эти заросли ничего читателю не дадут, хотя… читатели тоже бывают разными. Не случайно же книги этих дам расходятся миллионными тиражами. Но для этого не нужно обладать талантами Сименона, достаточно сплести косичку из трех известных, но таким образом, чтобы они показались читателю неизвестными.