07. Купи, мужик, бомбу

Пятые сутки огромная студенистая медуза висит над городом. Пятые сутки истекает она каплями ядовитой слизи, а у ветра не хватает сил сдвинуть ее с места, вот и скулит он на чердаке моего домика, как наказанный за шалости щенок. Солнечные лучи растворяются в теле медузы, создавая ощущение пульсации, но не осветляя его, а нагружая красноватой наглостью никогда не просыхающего соседа, возомнившегося себя гениальным поэтом только потому, что он никогда не просыхает.

Я лежу навзничь на скользких суглинках, и тяжелая мрачная тоска вдавливает мои глаза в мозг, вызывая в нем видения достойные фильма ужасов. У тоски сильные, слегка шероховатые пальцы, два пальца утопают в моих глазницах, остальные восемь бегают по лицу, отыскивая болезненные точки, чтобы выдавить из меня крик, но я даже не пытаюсь поймать эти пальцы зубами. Мне нравится эта пытка, она отвлекает внимание от истекающей ядом медузы, и это дает возможность моему внутреннему зрению видеть мерцающий вдали свет будущего. Пусть не совсем светлого, но реального и наглого как пьяная рожа моего соседа.

С таким настроением надо сидеть дома, пить крепкий чай с коньяком и читать не почитаемого современниками Горького. Почему Горького, а не Гоголя, спросите вы. В рассказах Горького больше света и люди у него вроде моего соседа, с утра до ночи занимаются самоедством, не забывая при этом пакостить более удачливому соседу. Вроде спущенной с грядок дождевой воды. Мне от этого ни холодно, ни жарко, но когда сосед просит взаймы сотенную, я делаю вид, что оглушен шумом дождя в саду и продолжаю сгонять его воду в сторону от своих капустных плантаций. Сосед делает вид, что глубоко задумался над изобретением очередной пакости, но чтобы что-то изобрести, нужны мозги, а он свои пропил.

Лучше бы я отдал ему эти сто рублей! Ведь я один из героев Горького, и все эти бегающие по лицу пальцы классический образец самоедства. Я понимаю, что деньги нужны соседу, чтобы сбежать в бутылку от этой мерзкой медузы, защититься спиртом от падающих с неба смертоносных капель, но вода с его огорода доставляет мне массу неудобств и я не могу, я просто не м о г у сунуть ему в ладонь эту несчастную сотню. Ведь этой ладонью он держит черенок лопаты, направляя потоки воды в мой огород. Мерзкий тип, одна из разновидностей нависшей над городом медузы. Источаемый соседом яд незримо проникает в мой мозг, а его пальцы вдавливают мне глаза, чтобы заполнить этим ядом образовавшиеся на лице воронки. До прихода соседа я копал яму для водосбора, выковыривая из нее бурые суглинки, и теперь, лежа на них, ощущал спиной холодок глубинных пластов. Чтобы обуздать боль в глазах, я пытался думать о предназначении этих пластов, куда не проникали корни растений, но изредка встречались потаенные ходы обитающих в почве насекомых. В пульсирующем теле медузы тоже были свои потаенные ходы. Возможно, они сделаны ядовитыми насекомыми, а сама медуза существо доброе и даже немного застенчивое. Не случайно ведь на ее щеках изредка проступал румянец. Возможно, ей было стыдно за мою жадность.

Дышащие мне в спину суглинки заставляют меня задуматься о планете в целом. Ее тело состоит из множества различных компонентов. Возможно, все они в ничтожных количествах есть и во мне, и все же поставить между нами знак равенства я не могу. Мешает спровоцированное головной болью воображение.

— Слышь, мужик, бомбу купи? За триста отдам.

— Прицепи под зад вонючке, взорвется, пятьсот дам.

Его смешок был похож на всхлип. Мужик сразу понял, чем меня достал стоящий на тротуаре «ягуар». Во-первых, столкнул меня с тротуара в грязь, а во-вторых, смердил так, что в пору было противогаз надевать. Но обо всем этом я подумал уже вечером, лежа на диване и выстраивая в голове возможные действия местных сыскарей. Мужик догнал меня раньше чем прогремел взрыв и я, не задумываясь, сунул уму последнюю, оставшуюся от пенсии пятисотку. У меня даже мысли не было, что мужик может взорвать машину. Так просто, взять и взорвать, даже не будучи твердо уверенным, что она у меня имеется, эта злополучная купюра. К тому же мне просто повезло, что никто не погиб, хотя по всем параметрам я был заказчиком этого взрыва. «Прицепи бомбу на зад вонючке, и я тебе заплачу!» И заплатил. А что мне оставалось делать! Пообещал, плати. Я даже удивился, когда, получив расчет, мужик сиганул в овраг, и помчался по его склону, отталкиваясь сразу четырьмя конечностями, как преследующая добычу овчарка. Хорошо еще, что людей рядом не было. Был только этот противный ядовитый дождик, да пульсирующее медузой небо над головой.

Лежа на диване, я проигрывал в уме возможные варианты расследования взрыва. Только что по телевидению сообщили, что попытка заказного убийства сорвалась, что бизнесмена, приемщика бутылочной тары, задержала жена, чем и спасла ему жизнь. Приемщиком тары был лысый таджик, который на вопрос журналистки: «подозреваете ли вы кого?», ответил, что подозревает всех бомжей, которых он, якобы, обкрадывал тем, что не принимал надколотые бутылки. «Господи, как все глупо получилось, думал я, видя перед собой вполне приличное лицо, с большими слегка выпуклыми, как дождевые пузыри глазами. Царапнуло по сердцу блеснувшее на руке кольцо, но — это не повод для убийства. И только позже я вспомнил, что во всем виновата оставленная на тротуаре машина. Из-за нее мне пришлось утопать в жидкой грязи, на несколько минут задерживать дыхание, чтобы не задохнуться от ядовитого выхлопа. И все же, я поступил правильно, мелькнула успокоительная мысль. Жаль, что ни милиция, ни журналистка не отметили того факта, что ягуар стоял на тротуаре, а не на обочине дороги, как ему следовало стоять. Моя уверенность в собственной правоте усилилась, когда вернувшись с работы, жена сообщила радостную весть:

— Наконец-то нашлись стоящие мужики. Хотя по мне, так вместе с хозяином…

Бес дергал меня за язык сказать, что «стоящий» мужик ни кто иной, как ее собственный муж. Но я благоразумно промолчал. Какая бы любовь не связывала нас с женой, в жизни всегда может появиться момент, когда женщина воспользуется моей тайной в своих корыстных целях. Поэтому, я тут же прочитал жене лекцию о вреде терроризма, отмежевавшись тем самым от самой возможности однажды предстать перед ней в виде стоящего мужика.

Поздно вечером к нам в квартиру позвонили. Увидев на площадке милиционера, я чуть не поперхнулся дымом от курящей на лестнице соседки.

— Ладно, ладно, Саша, — затараторила соседка. — Еще разок курну и все, горе мне с вами некурящими.

— Вы к нам? — спросил я, вытирающего платочком лоб милиционера.

Он снял фуражку, которая сидела на нем, как на козле седло, и сладко зевнув, сказал, что ходит, опрашивает соседей, не видел ли кто подозри-тельных людей возле бутылочного ягуара. Я сказал, что где-то около двух часов проходил мимо и даже матерился, обходя по уши в грязи эту чистоплотную образину. В то время там пробегала девочка в красных сапожках и бичеватого вида мужик, попросивший у меня закурить. Но я не курю и, мужик, извинившись, пошел к девушкам, которые курили на крыльце общежития. А вообще-то людей на улице из-за дождя было не густо.

— Взрыв произошел в два с минутами, вы его, конечно, слышали?

— Слышал, но не придал значения. У нас тут частенько кто-то кого-то взрывает. А может, просто автомобильный выхлоп издает такой звук.

— Иногда автомобильные скаты лопаются не хуже бомбы, — поддержала меня соседка, бросив окурок прямо под ноги милиционеру.

— Бывает и скаты, — согласился милиционер, носком ботинка отбросив окурок к стене.

Он ушел, держа фуражку под локоток, а я, глядя ему вослед, почувствовал жгучее желание догнать его и все как на духу выложить. Дескать, заказчик я, исполнитель мужик, бегающий на четырех конечностях, и вообще, чтобы навести в городе порядок стоящие на тротуарах машины нужно взрывать. Иногда даже с их хозяевами.

— Жалко мужика, — вздохнул я, пропуская соседку в ее квартиру и втайне сожалея, что не мог пригласить ее к себе.

— Ищи свищи ветра в поле, — сказала жена, подсовывая мне тарелку с пиком Сталина на ней.

Ячневая каша слегка горчила. Жена поинтересовалась, не купил ли я масла, и я солгал ей, что последнюю пятисотку прошляпил в автобусе: «Вертелась там какая-то рыжая пацанва». Она хмыкнула: «Врешь, признайся, что бомбу купил и шлепнул этого ягуара». От такой реплики у меня на месте желудка образовался кусок льда, но ненадолго. Я и раньше ловил себя на мысли, что жена моя из рода ясновидящих, но не придавал этому значения. Теперь же мне пришлось изворачиваться, чтобы отвести от себя подозрение в тяжком грехе:

— Нужен он мне, этот ягуар. Бутылки я не сдаю, заниматься бутылочным бизнесом не собираюсь. Да и не та он сошка, чтобы рисковать…

Уплетая за обе щеки ячневую кашу, жена изобразила на лице такую усмешку, что у меня отпал всякий аппетит снимать снежную шапку с пика Сталина. Но отказаться от еды, значит, признать правоту женщины. Этого я допустить не мог, и в пять минут покорил гору вместе с ее вершиной.

Ночью меня мучили кошмары. И все из-за этого грязного бомжа, с его бомбой. Во сне бомж гнался за мной, то и дело оборачиваясь рыжей собакой, и норовя схватить меня зубами за руку, в которой я с таким усердием сжимал пятисотрублевую купюру, что рука обрела непомерную тяжесть и я ее тащил за собой, как осенью таскал груженную овощами тележку. Успокоился я только после того, как жена придавила меня своей тяжелой ногой и, горячо подышав в затылок, шепнула: «Спи, глупенький, спи, не стану же я доносить на собственного мужа».