21. Золотые пашни это вам не шашни

Недавно познакомился с далеко уже не начинающим стихотворцем Степаном Сутягиным.

Приходила туча, повертела задом,

Грудью пофорсила, вытоптала градом

Золотые пашни…

Что нам ее шашни —

Если мы сидим не солоно хлебавши.

Ей бы благодатным дождиком пролиться.

Но какие лезут из-за тучи лица,

Если присмотреться — это заграница

Вертит пышным задом, как не искуситься!

Заскучала туча, но нашлись умельцы,

Первым заводилой оказался Ельцин,

Так ее, и этак — угодил как будто,

Изучив в деталях мудрость Кама Сутры.

А за ним толпою лезут олигархи,

В щель заморской бабы впихивают бабки,

По губам слюна бежит от возбужденья:

Грозовая туча, вот где наслажденье!..

Политические памфлеты от Степана Сутягина опубликовать где-либо было невозможно.

— Я обращался к газетчикам: смеются, иногда даже руку жмут, но опубликовать не решаются. Это, дескать, мое личное видение происходящего, а на самом деле все у нас под контролем. Никто пока с голоду не умирает. Возможно, я не прав — не знаю, но нельзя же так, кто-то в год зарабатывает миллиард, а работяге на хлеб не хватает. Я ночами не сплю, какую бы, думаю, свинью Путину подложить. Не хочу так думать, а думаю. На говно исхожу от ненависти к новым русским. Все они сегодня — воры в законе. Их награждают орденами, их дети отсиживаются в коттеджах, пока наших ребят в Чечне смешивают с грязью. Клянусь, я долго так не выдержу… Если вы не можете найти Басаева, предоставьте такую возможность нам, русским патриотам…

Русский патриотизм сидит у меня в печенке. Но меня пугает другое: вдруг какой-нибудь умник откроет, что в каждом из нас скрыт атомный заряд, стоит только ввести в организм некий запал, и все мы тут же превратимся в бегающие по земле бомбы. В первый же день после такого открытия от планеты останется только пшик. Не помогут никакие демократические преобразования. Даже любовь к собственным детям не удержит нас от рокового шага. А гори оно все пропадом! Единственный выход — суицид…

В общественной уборной на гвозде

Однажды я повешусь, неприглядно-

Карикатурным, явно не парадным,

Предстану перед Богом на суде.

Бог спросит: — Ты какого хрена влез

На ржавый гвоздь, соорудил бы крест,

На этот крест при всем честном народе

Влезать удобней и приличней вроде.

А ты повис в уборной на шнурке,

Не помолившись мне, не подготовив

Апостолов, не отразив в строке

Какой проблемой был обеспокоен

Какая ни какая мы, но власть.

И если, божий суд тебе не страшен,

Замысливши повеситься, ты нашим

Пророкам помолиться мог бы всласть.

Как быть теперь — ума не приложу.

Повешенных в Раю не принимая,

Не меньше нашим Адом дорожу.

Ну, разве что завеса дымовая

Расчертит Рай на два притона, в твой

Мы соберем братву, и ты с братвой

Расправишься по собственному праву,

Чтобы сберечь и честь свою и славу,

И по заслугам каждому воздать…

Не знаю, что еще тебе сказать.

Тобою избран путь довольно сложный,

Ты прав в одном, чем на спине таскать

Свой тяжкий крест, не проще ль подытожить

Свои дела земные и построже

С себя за все грехи свои взыскать…

Причем тут суицид я так и не понял. Оправдание самоубийства, как утверждения своей правоты бессмысленно уже потому, что в данном случае вопрос решается просто: нет человека и нет проблемы. А суицид можно списать на нелады в семье, а если, ко всему, ты каким-то боком прилепился к литературной богеме, властям остается только плечами пожать: все они, поэты, чокнутые!

Сутягин не причислял себя ни к тем, ни к другим. В семье у него было все в порядке, на звание поэта он не претендовал: ну, разве что, сами пригласите! И в общем-то мне его жизненная позиция нравилась.

— Я стараюсь не обращать внимания на мелкие шалости наших политиков, даже посмеиваюсь над некоторыми. Но иногда, понимаете, берут за живое! Раздолбить Ирак, уничтожить половину народа, стереть с лица земли культурные ценности и все это под лозунгом — внедрения демократии в отдельно взятой стране. Чем не Сталинские принципы? Одного только я не могу понять: эта политика — борьба с террором или его культивирование? На мой взгляд, — второе. Чем больше обездоленных семей, тем больше в мире потенциальных террористов. Человек, потерявший семью, не может заткнуться и сопеть в две дырочки. Он будет мстить и своим, и чужим. Разве я не прав…

Я не всегда разделял его позицию, но выслушивал молча. К тому же, поднимаемые Сутягиным вопросы казались мне тупиковыми. Россия попала в полнейшую зависимость к самым безумным затеям американского генералитета. Наконец-то появилась возможность одной стране, в данном случае Америке, обрести господство над миром. И было бы безумством не воспользоваться этой возможностью.

Мы бы строили танки — но что скажет Америка!

Березовского можно судить, но, увы —

У Америки тут же начнется истерика,

И Россию судить европейские станут суды.

У Степана Сутягина прекрасная дикция, стихи он читает не хуже артиста Золотухина, но я не жалею, что я единственный его слушатель. Раздувать тлеющие в народе угли дело сегодня совершенно не нужное. Любой ураган оставляет после себя разруху и кровь. Особенно ураган, называемый революцией, или просто народным бунтом. Так наши СМИ раздувают чуть тлеющие угли белорусской оппозиции. Я верю писателю Виктору Кононову, который подолгу живет в Белоруссии, я верю Почетному полярнику Петру Зимичу, который ежегодно отправляется на родину, и, вернувшись, утверждает, что народ белорусский любит и ценит своего Президента. Он не дал подонкам превратить страну в воровскую малину, а это многим ох как не нравится. Если уж сидеть в дерьме, так всем вместе, считает российское правительство. И науськивает мосек на слона. А те захлебываются лаем, надеясь, что когда-нибудь их лай будет достойно оплачен все тем же американским генералитетом.

По стопочке за доброе здоровье,

По маленькой за доблестных славян,

Которые ни золотом, ни кровью

Не наполняют собственный карман.

А все эти, которые от беса,

Пришли и поклоняются Христу,

Не ведают другого интереса,

Как взять народ российский под узду.

Не знаю как насчет политики, но поэтом Сутягин был настоящим. Жаль, что я не решаюсь опубликовать в полном объеме подборку его стихов. Впрочем, не совсем — я. Он сам побаивается стихов, в которых развенчивает политику Путина. Все-таки — избранный народом Президент, а народ если и ошибается, то быстро исправляет свои ошибки. Так думает Сутягин, но я не думаю, что народ видит политику своего избранника хотя бы на два шага вперед. Народ выбирает из двух зол меньшее. Лучше бывший сотрудник КГБ, чем уголовник, за плечами которого грабежи, убийства и изнасилования. А такое вполне возможно. Наша демократия полностью зависит от вливаний извне. Побеждает тот, у кого есть деньги. Даже награды получают те, кому есть что прятать под этими наградами.

Придворный пес, разбогатев,

На царский трон разинул зев,

И проглотил вместе с царем

И трон, и государство в нем..

А что народ? Народ — урод,

Раскрыв в восторге рот, орет:

— Да здравствует придворный пес,

Он подарил нам море слез!

Фанатично ненавидящий политиков, поэт Сутягин до мозга костей пронизан политикой, от которой иногда пышет ненавистью, скачущего верхом на социализме кавалериста.

Абрамович бросил вызов

Нашей русской нищете,

Гнев бомжей пока не вызрел,

Чуть поспеет — быть беде.

На колу или на плахе

Мы распнем его, не в том

Суть вопроса, — дурно пахнет

Цель, к которой мы идем.

Не знаю, на сколько точное это выражение — «цель, к которой мы идем», но в том, что при случае Сутягин пришибет какого-нибудь монополиста, я не сомневаюсь. Слишком уж категоричен он в своих суждениях, и не от зависти, нет: отдав квартиру в Хабаровске погорельцам, он отстроил себе развалюху в забытой богом деревеньке и живет натуральным хозяйством. При этом, военный пенсионер, он отказался от пенсии, считая зазорным получать гроши от презираемого им государства.

Я счастлив, что живу в глуши,

Что мужики мне от души

Жмут руку, что уже привыкли, —

Заходят в гости без бутылки.

Ведем за чаем разговор

О том, как дальше жить, позор

Страны чем искупить, не знаем,

На Бога мы не уповаем,

И Путину не доверяем…

Но затеваем жаркий спор,

Обидных драк не затеваем,

А расширяем кругозор.

Дай бог, чтоб дети после нас

Нашли решение простое,

Как сделать так, чтоб свинопас

Себя не чувствовал изгоем

В родной стране, где воры строят

Коттеджи, а рабочий класс

На хлеб копейки не припас.

Когда по щучьему веленью

Страну разграбили жиды,

Чтоб нас поставить на колени…

Далее Сутягин переходит на конкретные личности, и я не могу согласиться, что в развале страны виноваты только они. Виновны мы все, и я в первую очередь, потому, что готов был за демократию сжечь себя на костре. Мы так соскучились по свободе, что отреклись от главных ее принципов, которые были заложены в ниспровергнутом нами социализме. Нашел же Китай более цивилизованный выход, не создавая на голом месте проходимцев миллиардеров, как это сделал Ельцин, окружив себя помешавшимися на собственной гениальности мальчиками.

Прошляпив светлое завтра, мы всеми силами стараемся возродить темное вчера. У Сутягина это выглядит так:

Светлое завтра прозевав, сегодня

Возродить пытаемся светлое вчера,

Ах, как сладко дышит нам в затылок сводня,

Долларом Россию взявши на ура!

Думали галопом по Европам

Проскакать, да кони выбились из сил.

Если и имеем мы какой-то опыт,

Ничему наш опыт нас не научил.

Обхватив ладонями седеющую голову, Сутягин рассказывает мне печальную историю своей любви:

— Разве я не имею права на счастье! Любимую мной женщину проглотили ворота мрачного дома, с узкими, как бойницы, окнами. Металлические челюсти ворот с лязгом сомкнулись. Сквозь решетку я видел мужчину в черном, и прилипшее к его руке кружевное облачко, превратившееся вскоре в тонкую фигурку моей жены.

На воротах стояли электронные замки, от металлических прутьев тянуло ледяной сыростью, кирпичный забор ощерился на небо вставными металлическими зубами.

Вернувшись вечером, Елена скажет, что была в гостях у подруги. У нее будет скверное настроение: она до сих пор не научилась лгать, но зато в ее шкатулке появятся новые сережки с камешками, отнюдь не той стоимости, которую назовет она.

Каменный забор и все что за ним — охраняется законом о частной собственности. Жаль, что это понятие не распространяется на мою жену.

Пробежавшая мимо женщина смерила меня подозрительным взглядом. Я бы мог стать истребителем новых русских, окажись в моих руках армейская «игла». Если в политике романтика и фарс одно и тоже, чем, скажите, она отличается от экономики, в которой заглавную роль сегодня играют бандиты. И не только сегодня. Рыночная экономика — это экономика вечных войн между завистью и корыстью. Успех соседа вызывает зависть, и человек ищет способ прибрать к рукам то, что удалось украсть его удачливому соседу.

Я могу перехватить у друзей деньжат и купить бомбу у местных чеченцев. Эта мысль преследовала меня весь день. Дешевле всего гранатомет, но разрушит ли мой одинокий выстрел замок, сложенный из кирпича и стали?

Мне не нужно было полдня прятаться в списанном под снос доме, дышать смрадом покинутого жилья и вообще — откуда я взял, что у моей жены есть любовник? Кто принес мне эту ужасную новость? Почему именно этот, приютившийся в центре города коттедж, я увидел во сне? Я приехал к этому дому вместе с женой на крутой, непонятно кому принадлежавшей машине, услышал лязг ворот, а когда протянул руку, чтобы помочь жене выйти из салона, увидел, что это не моя рука. И жена смотрела на меня не так, как обычно. В ее лице не было прежнего, унижающего меня, напряжения. Она улыбалась плотоядной улыбкой избалованной хищницы, и только тогда я понял, что происходит. Каким-то чудом я воплотился в любовника собственной жены, и лучшее что я мог сделать — поскорее обрести свое я, пусть даже за воротами замка, в котором скрылась моя жена.

В последнее время жену раздражало все, что было связано с нашей уютной однокомнатной квартиркой. Звучащая ниже этажом музыка, мое дыхание, пережевывание пищи, моя работа, мои друзья, телефонные звонки и письма от матери, которые она никогда не читала. Раздражала жену даже ее подруга, улыбавшаяся мне теплее, чем своему мужу...

Сутягин всхлипнул, как обиженный ребенок и, ударив кулаком по столу, начал читать стихи:

—Алё, алё, вы что хотели?

— Проверка слуха!

Под легкий перестук капели

От уха к уху.

От уст к устам

Дыхание покоя, —

Ваш легкий стан

И прочее такое…

Я не хочу

Топтаться по ушам.

— Алё! — кричу,

— Нельзя ли… по душам.

***

Узор размыт до легкого намека,

Да так, что глаз не оторвать.

В стихе — звучанье водостока,

Но никакого смысла, говорят.

Я замочил икону в масле, кровью

Отхаркивался Иисус Христос.

Зачем поэзии здоровье,

Когда сама она — понос.

Приспичит в баре или в тире,

Или в трамвае, но почти

Всегда молчит она в квартире,

Ручьем словесным не журчит.

А ты чего смеешься, дева?

Неужто думаешь, что с древа

Упавший плод — всего лишь трюк

Доисторического Змея?

Нет! Плод — это моя затея,

К ногам не падает он вдруг…

***

Период ночи укорочен,

Снега ударились в бега.

Надуло губы племя почек,

У рек сопливят берега.

И не бочком уже, а боком

Тепло приходит к нам сквозь строй

Дней заполошных, синеоких,

Преображаемых весной.

***

Туман над озером повис.

Он просочился из Китая.

Пришел, не заполняя виз,

На взятки денег не считая.

Ну, просочился, ну и что?

Мне никакого нету дела,

Что не попал он на учет

Чиновнику от беспредела…

Сутягина бьет озноб. Он курит тонкие длинные явно дамские сигареты. Дым от них не дает мне свободно дышать. Я открываю окно, но Сутягину нужен кокон, чтобы чувствовать себя в своей тарелке.

— Закройте окно, Александр. В эту пору года сквозняки очень опасны. К тому же, как вы, наверное, слышали — в городе грипп.

— Мне не так страшен грипп, как дым, — отвечаю я, испытывая неловкость, за остро поставленный ультиматум.

Поморщившись, он не спеша вдавил сигарету в тарелку с остывшим пловом, но через минуту новая сигарета уже кувыркалась в его раздавленных работой пальцах.

— Извините, это редкий случай, что вы не курите. Табак дисциплинирует мышление. Без сигареты я чувствую себя как плохой школьник на экзамене. Не лучше ли нам прогуляться?

Ступеньки лестничной клетки сплошь в окурках и плевках: это соседка приводит в порядок свои мозги. Не знаю, зачем, но порядок в мозгах компенсируется беспорядком в коридоре.

Сутягин раскуривает сигарету сразу после того, как за нами захлопнулась дверь. Глубоко затянувшись дымом, с облегчением выдохнул несколько коротких стишков:

Пути запутаны в клубок.

Куда идти, не знаю. Бог

Кричит мне с колокольни:

— Купи бутылку пива впрок

И крабов вяленых… покойник

Просил обмыть его итог.

***

От пенсии остался пшик.

Хотя бы хлеба от души

Раз в день поесть, — ворчит мужик.

— У Бога, сколько не служи, —

Гроша не даст…

Пойти бы к Бесу,

Так ведь обслуживает прессу.

***

У солнца только и забот,

Сует себе сосульки в рот,

Сосет, слюну с губы роняя.

У солнца жизнь недорогая.

Оно, достигшее высот,

Живет, голодных согревая,

И даже крови с них не пьет.

На мой запрос выдать панегирик природе, Сутягин читает нечто невообразимое:

Цвета детского кала — смесь снега, листвы и огня.

Заморочил октябрь затяжными циклонами голову.

Я страдаю, когда ты не любишь меня,

И другим за гроши продаешь себя голую.

Я уже знаю, что он разводится с женой и снимает комнату в частном доме по улице Краснореченской. Жена его, Елена, не дает ему развода, клянется, что никогда ни с кем кроме как с ним не спала, и в глаза не видела коттеджа с электронными замками на воротах. Клянется в этом Христом и Дьяволом, но Сутягин никак не может поверить, что все, рассказанное мне, было сном.

— Я слышал лязг ворот, видел стрелы на каменном заборе, и целый день просидел в доме напротив.

Я предложил ему найти это место, если все это было явью, то в домике напротив мы обязательно найдем оставленные им окурки.

— Ты не мог не курить, верно? Ты извел там ни одну пачку сигарет. Давай возьмем машину и обследуем все площадки с коттеджами новых русских.

Я договорился с другом автомобилистом, несколько дней мы мотались по окраинам Хабаровска, но ничего похожего на описанные Сутягиным дома не нашли.

— Ну не могло это быть сном, не могло! — кричал он, стуча себя кулаками в грудь. — Я же хорошо помню, как подозрительно посмотрела на меня пробегавшая мимо женщина. Как жена, вся в белом, вышла из салона автомобиля. Помню, как вошли они в дом, и как скалился забор, видя мою боль…

— Вот что, парень, не сходить ли тебе на Кубяка…

На следующий день он позвонил:

— Слышишь, Александр, давай сходим к Елене. Опять я с этой бабой в белом на Джипе ехал, чуть с новым русским не подрался. Чертовщина, но настолько реальная, что еще один такой сон и я точно взорву этот коттедж.

— Какой этот?

— Ну, который… во сне…

Жена Сутягина, Лена, встретила нас приветливо. Он вытащил из сумки томик Блока, торт-мороженное и бутылку красного грузинского вина.

— Что-то у меня, Лена, с головой не так.

— С Блоком поспишь, не такое приснится. И вообще, плюнь ты на этих русских, тебе что их деньги нужны? У моих подруг от зависти ко мне глаза на лоб лезут, какой ты у меня добрый, непьющий и Блока по ночам читаешь. А их мужья вроде и при бабках, а ведут себя как отморозки какие…

После стакана вина Сутягин наизусть читал «Соловьиный сад» Блока.

— Я только вчера понял суть этих стихов, и всю ночь не мог уснуть — боялся, что, утром выйду в мир, а в нем все будет так, как это случилось в поэме Блока…

На Пушкине в наши дни далеко не уедешь. Кто это сказал, подкаблучник Баркова Моисеев или общипанные сороки из группы Тату, в угоду публике вращающие своими плоскими ягодицами? Власть, облизывающая бандитов, с вожделением ждет, когда ей положат на лапу. Передел собственности сопровождается кровавыми побоищами, за которые бандиты получают условные сроки. Ибо в нашем продажном обществе всемогущий Закон — это деньги.

Но как быть с Пушкиным, если детки на новогодних елках читают Агнию Барто и поют песенки из современных американских комиксов. Даже сороки вместо привычного «товар-р-р», вызубрили — «доллар-р-р». Таким сорокам американский президент назначает пожизненные пенсии, а дрессировщиков награждает высшими наградами США.

Нет, весь я не умру,

Душа в заветной лире

Мой прах переживет…

«Ныне дикой тунгус» еще несет в своем сердце Пушкина: «Вот Север тучи нагоняя…» Мальчишки с московской барахолки о Пушкине слышали, но кто он — поэт или депутат Государственной Думы точно сказать не могут. Они цитируют Шендеровича и ненавидят евреев. Поклонники современной поэзии равняются на некую Рубальскую, стихи которой напоминают карканье ворон в мокрый ветреный день. Писательница Устинова держит себя в одном ряду с Гоголем и обещает на досуге написать тысячу гениальных романов, о которых, к счастью, мы пока не слышали. После Пелевина хочется почитать Горького: приятное заесть вкусным. От сборников современных поэтов в голове стоит шум, как от игр первого канала. Чем больше усилий затратишь на то, чтобы прочесть подборку стихов в «Новом мире», тем с большим наслаждением читаешь Евгения Евтушенко, не говоря уже о так называемой тихой лирике Владимира Соколова.

На чаше весов, прошлое,по сравнению с настоящим, более плотное вещество. Если мне удалось приобрести хотя бы малое имущество тут же появляется друг, который всячески пытается им завладеть, — характерная черта людей, обожравшихся социалистическими идеалами. Отсюда наша кровожадность и пренебрежение к будущему своих детей:

Почему, кому-то досталось все,

А я сижу на нуле,

Но не такой я тупой осел,

Чтоб прозябать во зле.

Убью банкира, раздену банк,

За доллар продам страну.

На Бога равняться — я не дурак,

Лучше — на Сатану.

Это из стихов того же Сутягина, правда, насколько я заметил, это ни его кредо, даже не вызов, а отголосок все той же зависти.

…сказал бы: завидую детям и малым,

глазам их счастливым, что радуют глаз.

Это позиция поэтов шестидесятников. На первый взгляд — чистейшей воды соцреализм, но на самом деле — ручеек, подтачивающий систему. «Завидую детским счастливым глазам», они не ведают того, что знаю я: система разваливается, будущее беспросветно, но я вынужден улыбаться, делая вид, что счастлив.