02. Иду по кочкам босиком

Мой путь в геологии был недолог. Если оценивать вклад в открытие оловянных месторождений, он лежал в основном через желудки геологов. Ненормированный день шофера, развозящего по таежным поселкам продукты, выматывал до того, что меня тошнило от вида жаренного мяса, даже если его подавали к бутылке коньяка, который мне причитался, как учитываемый бой — один к тысяче. Или к сотне, точно не помню. Помню, как, оформляя бумагу на списания боя, заведующая магазином из поселка Тихий, Катя Фистолупова, выставив на прилавок пять бутылок коньяка, спрашивала:

— Деньгами возьмешь, или как?

В ответ я разводил руками:

— Делим по две на брата, а одну разопьем при случае.

И случай такой представился. Когда закрывали Лунный, часть оборудования из магазина предложили забрать Фистолуповой. Отбирать нужное она поехала собственной персоной. К тому времени в загашнике под девизом «разопьем при случае» скопилось пять бутылок «Белого аиста». Поскольку шли мы в Лунный пустыми, в качестве закуски к коньяку, Катя предложила взять по шоколадке, два брюшка от кеты, под названием «теша», и булку белого хлеба.

Катя была худенькой, (не в моем вкусе), брюнеткой с огромными навылупке глазами, и улыбкой, которая напоминала мне строку из Есенина «Молодая с чувственным оскалом». Скатившись с горной дороги к озеру Амут, по просьбе Кати я остановил машину.

— Пора червячка задавить, — сказала она. — Полтора часа едем…

Она открыла бутылку, и, глотнув с горлышка, протянула коньяк мне:

— Инспекторов тут отродясь не было, так что пей.

Я хлебнул обжигающей горло жидкости, закусил обломком шоколада и мир из мутно-серого, превратился в огнедышащий радостью вулкан:

Мяо-Чан — сиреневые горы

Как окаменевшие века…

Прочитал я, раскрыв объятья горам, озеру, и теплому летнему солнышку, которое занималось бурением скважин в заснеженных вершинах возвышающегося над нами хребта.

— Я читала твои стихи, — сказала Катя. — Но ты не читал моих, хочешь, прочту?.

Идем по кочкам босиком,

От испражнений в горле ком,

Мне воздух противопоказан,

Пропитанный болотным газом

С твоим трагическим враньем.

Ты говоришь: давай гульнем?

От трав болотных приворотных

Твои глаза горят огнем.

Махнув рукою на аборты,

Я отдалась бы прямо днем.

Катя на мгновение замолчала, и я спросил:

— И что помешало?

— С чего ты взял, что помешало? Отдавалась. Я ведь до магазина, пять лет по тайге шастала, отрабатывала институтский минимум.

От столь откровенного признания мои мысли приобрели совершенно конкретную направленность. Катя не могла не заметить этой целенаправленной маслянистости глаз.

— Ладно, дальше не буду, — похорошев лицом от выпитого коньяка, воскликнула она. — Давай, заводи свою колымагу.

Преодолевая затяжные подъемы, я повторял в уме, понравившуюся строчку:

Иду по кочкам босиком.

А в голове вертелся вопрос: «Как закончила Катя этот свой не совсем пристойный стишок?»

Она догадалась:

— Хочешь знать, могу показать на практике. И на самом крутом подъеме принялась обеими руками расстегивать пуговки. При этом, глядя в глаза, высовывала острый и красный как кончик пламени язык.

Я не представлял, как эти действия она описала в своих стихах, но остановить машину она не разрешила до самого поселка.

Все остальное в крайнем домике Лунного у нас получилось быстро и неинтересно.

Я отдалась бы прямо днем,

Но не внушают мне доверья

Твои ощипанные перья,

Возможно, ты и был конем,

Но не Пегасом — это верно.

— В мой адрес, что ли? — спросил я.

— Ну, что ты! Это написано задолго до тебя. А ты молодцом, терпел почти двадцать кэмэ. Обычно мужики квасятся, падают в обморок или требуют разрядки. А я не громоотвод.

— Так сама ж провоцируешь.

— От скуки все, с любопытства.

У горных дорог не бывает конца и начала.

Машина, карабкаясь в горы, так долго скучала,

Что, встретив другую, присели под кроною кедра,

Про горы болтали, про горные реки и недра.

Потом ночевали вдвоем под разлапистой елью —

Могучий Урал с нежной Татрой… Вторую неделю

Роман этот длился,

когда представитель начальства

Прервал их объятья, — набрался такого нахальства.

— Твои?

— Нет, говорят геолога, Сергея Сована стихи. У нас тут многие пишут…

Тремя рейсами в Лунный мы вывезли все нужное Фистолуповой оборудование. Стихов она читала много, но запомнились только отдельные строчки. Например:

Я бы вернулась в Ленинград,

Но привередлив этот гад.

Или:

Счастливый брак в одной из сот барака

Медовый месяц превращает в ад,

Такая открывается клоака

В бараке, что супруг уже не рад,

Что у меня внушительная с…..

— А без «эс» нельзя было? — спрашиваю, бросив взгляд на худенькую фигурку Фистолуповой.

— Ты что, считаешь, что у меня маленькая? Талия у меня под шестьдесят, а с… под девяносто. Мужики визжат от моей…, а тебе что, нравятся двести на двести?

Минут десять спустя, она выдала:

Оказывается, виноват мой зад

В том, что в пути водитель мне не рад.

До ухода из ОРСа я еще трижды привозил продукты в Тихий. В конторке, подписывая документы, Фмстолупова подставляла мне губы для поцелуя, и почти всегда они пахли коньяком и шоколадом. Однажды в дорогу дала прочитать тетрадку своих стихов. Возвращая тетрадь, я сказал:

— Есть хорошие, но, читая, я почему-то постоянно повторял строчку «Идем по кочкам босиком».

— Вот как? Почему?

— Много погрешностей, сбои ритма, логические неувязки, в душе остается ощущения дискомфорта от постоянного скольжения по влажным кочкам. Вплоть до падения.

— И на каких строчках ты падал?

Ребенка светлая душа.

Когда-то я была такою.

Не перед богом я грешна,

Мой милый, а перед тобою.

Дрожит в ресницах не слеза,

Это роса с куста упала.

Когда взасос мои уста

Луна в предгорьях целовала.

—На чем же здесь можно споткнуться?

— Как на чем? Ты женщина и Луна женщина, и вдруг поцелуи взасос.

—А ты не допускаешь, что грех мой именно в этом, в любви к женщине?

— Как это? Как это?

—Ты что, ничего о лесбиянках не слышал?

Больше примеров шараханья по кочкам я ей не приводил. Но строку Кати Фистолуповой «Идем по кочкам босиком», вспоминал каждый раз, когда звучание стиха прерывалось неудачной строкой или откровенной безграмотностью.